за мои жестокие действия? За то, что я просто взял и добился того, чего хотел, в то время как ты без моей помощи побоялась бы даже Север покинуть, чтобы заявить свои права на престол? Ты жалкая. Я был уверен, что в тебе есть потенциал и острый ум, но… — он мягко улыбнулся, представляя, как она начинает злиться от этого. Но что она сможет сделать? Ничего. Даже если натравит на него свой огонь, то это ни коим образом не поможет ей вернуть Смерть в Форланд. Он вообще сомневался, что пророчество можно исполнить, учитывая, что никаких инструкций или намека на них в тексте не было.
Несмотря на то, что Этна старалась почти не пить вина, порошок из семян мака, который она туда добавила, подействовал и на нее, пусть и не так сильно, как на Кая. Именно из-за того, что она выпила мало вина, Спящая и очнулась раньше Изгнанника следующим утром и, пользуясь случаем, завязала на глазах русала плотную повязку, а самого его привязала к стулу, поразившись тому, как тяжело и неудобно одной таскать человека, находящегося без сознания. Она не стала во имя приличия одевать его, оставив Кая таким, каким он вчера отключился: в штанах и без рубашки.
А дальше оставалось просто ждать, пока он очнется. С одной стороны, Этне не хотелось опускаться до уровня Изгнанника, но с другой… С другой стороны, она вновь и вновь вспоминала, как потеряла надежду в той беспросветной тьме, как Кай безо всяких зазрений совести использовал на ней свою силу, как он запросто позволил Андерсу покалечить самого себя и вспомнить, каково это — вновь испытывать чувство боли. Ей собственноручно пришлось отправить его и воительницу в темницу. Только там оба горных человека могли избежать расправы Справедливого.
Питая себя этими воспоминаниями, Этна не могла не ощутить, как изменился ее собственный огонь. Раньше она ощущала его тепло и позволяла тому выйти на свободу. Но вчера на коронации ничего подобного не было. Она не подпитывала свою силу одним желанием и возгораемыми вещами. То, что позволило ей ощутить пламя, было вызвано чистой яростью и злостью. Смешавшись внутри нее, они были растопкой для внутреннего пожара. Эта смесь и страх за Андерса позволили ей запросто высвободить огонь.
Слова русала не ранили. Жалкая? О, ее называли словами и похуже, эту насмешку она уж как-нибудь переживет. Но зря он пытался задеть ее. Это лишь больше заставляло ее ощущать гнев, обжигающий кожу изнутри. Он буквально бушевал в ней, тек по венам, наполняя сердце этим жгучим чувством. Совсем скоро она позволит этому огню увидеть свет и сжечь здесь все.
— Может, я и жалкая, Кай. Но лучше быть жалкой, чем тщеславной тварью, способной перевернуть естественный ход вещей.
Ее пальцы легко очертили все ожоги, заживающие на бледной коже. Прикоснулась пальцами к перебинтованной ране на плече. Она видела, как он кривит губы в усмешке, а после начинает смеяться, качая головой.
— Хочешь упрекнуть меня в том, что я — негодяй, дорогая? В этом меня не упрекнула даже госпожа Смерть, так что советую задуматься, есть ли смысл… Давай, поскорее обожги меня и закончим с этой драмой, у меня еще есть дела.
Пренебрежение так и сквозило в его голосе. Кай думал, что она не способна ни на что, кроме легких ожогов? Что ж, пусть думает. Она не будет переубеждать его в обратном. И не будет торопиться. Не сейчас. У нее полно времени в запасе, чтобы заставить его молить и молиться.
Пальцы не покалывало, их буквально жгло от ярости и огня. В голове яркими картинками всплывали воспоминания об Андерсе, кричащем и истекающем кровью на глазах всего Форланда. Его кровь была такой же алой, как ее платье для коронации. Она вспомнила о том, как Кай заставил ее думать об иллюзиях, в которых Справедливый избивает её, ломает кости и позволяет двум родным женщинам истязать Спящую. Она вспоминала все.
Огонь вспыхнул на ладонях, готовый исполнять ее приказ. Шрамы засветились, источая ту силу, которая бурлила внутри. Пальцы легко прикоснулись к своим губам, поджигая и их, но при этом пламя не причиняло Этне никакого вреда. Она наклонилась над Каем, обхватывая пальцами его шею сзади и, прежде чем он успел хоть что-то понять, она поцеловала его, ощущая, как жар переходит на его губы, заставляя нежную кожу гореть. Изгнанник пытался отстраниться, но она крепко держала его, позволяя нетерпеливому огню не только истязать чужие губы, но и шею, исследуя ее и расползаясь по коже жарким пятном. Она слышала сквозь звук пламени шумное дыхание вперемешку с мычанием. Ему было больно. Но они только начали.
Когда воздух в легких кончился, Этна медленно отстранилась, не задумываясь слизав с губ огонь, который с тихим шипением погас на языке. Зато жар на теле Кая никуда и не думал уходить. Его кожа плавилась, наполняя воздух своим неприятным запахом. Она видела, как он стискивает челюсти, не позволяя себе издать и крика, лишь тихие стоны. Все его крепкое тело было напряжено, пока огонь с опаленных губ плавно переместился на подбородок и щеки, а то пламя, что было на шее — добиралось до волос и переходило на линию челюсти, обжигая кончики ушей.
— Когда тебе это надоест? — прошипел он, выплевывая слова кровоточащими губами, отчего огонь на коже шипел, но не затихал, принимая алую жидкость в свое чрево.
— Когда начнешь молиться, — она с интересом рассматривала свое же пламя, подхватывая его кончиками пальцев и перемещая его на плечи, будто укрывая теплым одеялом.
— Значит, никогда? — он ухмыльнулся, но уже спустя секунду его лицо исказила боль, а сам русал с шумом втянул в себя воздух, прижав подбородок к груди, насколько это было возможно. Будто это могло помочь ему справиться с пламенем и болью.
Этна не ответила, прикасаясь горящими руками к его телу, убирая пламя с тех мест, где от кожи буквально ничего не осталось. Она сделала это не из чувства сострадания. Просто не хотела, чтобы огонь слишком быстро расправился с русалом. И поэтому переместила пламя на те участки кожи, что не были тронуты пламенем. Жар принялся за работу с новой силой, поглощая кожу плеч и груди, перепачканную в засохших пятнах крови повязку, перекидываясь на лопатки и ключицы. Кай уже не стонал, но тихо рычал, дергаясь от каждого поцелуя ее горячей силы. Его выдержка поражала, однако, не до такой степени, чтобы восхищаться ей.
— Ты же не такая жестокая, Этна, — прохрипел
