он станет монахом, ему дадут еще одно имя. Он будет носить его на себе, поверх всех остальных имен, и оно будет излучать легкий свет.
Но сейчас для себя он был Фархадом. А Фархад был зодчим. Или царевичем – он не помнил точно. Главное, Фархад был влюблен в Ширин. И прокладывал канал, чтобы напоить пустыню. Там, где есть любовь, должна быть вода. И пустыня, и сад.
Когда-то ему стало тесно в своем имени. Он стянул его с себя. Он сжег свое имя. Но оно сгорело не полностью. Теперь он возвращался в него, в его обгорелые лохмотья.
После солнечной батареи ему привезли электронасос. Потом они долго копали. И появилась вода. Ее было немного, но ему и его саженцам хватало.
Она была солоноватой. Но не такой, как в озерце. Ее можно было пить, и он пил ее.
Он стал высаживать карагачи. Он не умел этого делать. Он не умел высаживать деревья в пустыне. Но карагачи принялись.
Для других деревьев нужна была другая почва. Нужен был компост, мульча. Нужно было смешать это с песком.
Первая зима была не слишком холодной. Какое-то тепло давала электроплитка. Она питалась от солнечной батареи, но солнца было мало. Он сидел в палатке, думал или молился. Рядом лежал череп.
Снег выпал только один раз. Он вылез из палатки и стал счищать. Палатка была покрыта полиэтиленовой пленкой, снег примерз. Дом был тогда только начат.
Он наполнил снегом чайник. После солоноватой воды, к которой он уже привык, растопленный снег казался сладким. Даже не стал заваривать чай. Просто пил горячую воду, думал и глядел на череп.
Весной он стал сажать растения. Посадил безвременник.
К нему приехали из соседнего кишлака. Ходили вокруг саженцев, заглядывали в палатку и пытались понять, святой он или нет. Осмотрели солнечную батарею. Осторожно поглядели на иконы в палатке. Он попытался объяснить им, мысленно, что он не святой. Что он никто. Они оставили ему хлеб, сушеные фрукты, воду.
Через три дня они снова приехали. Привезли ему двух больных, женщину и мальчика. У женщины был жар уже несколько недель, ее мутило; диагноз поставить не могли. Мальчик был эпилептиком. Женщина была завернута в курпачу и тяжело дышала. Мальчик сидел на корточках и играл в компьютерную игру. «Помолись о них».
Он послушно помолился. Окропил водой. Люди стояли вокруг, наблюдая за ним.
Женщина продолжала тяжело дышать и охать. Мальчик перестал играть и удивленно смотрел на него.
Они уехали. Рядом с саженцами ореха белели пакеты с лепешками, кишмишем, еще чем-то.
Вечером у него случился приступ. Первый со времени его поселения здесь. Сквозь боль он слышал, как кто-то ходит вокруг палатки, разговаривает и смеется.
Он прижимал к голове череп и молился.
Через два дня приехали двое из кишлака. Сказали, что больная почувствовала облегчение, стала вставать и заниматься хозяйством. А мальчик нет, был приступ.
Он хотел сказать им, что мальчик не болен. Он здоров. Просто по-другому. Но подумал, что его не поймут. Он сам не понимал этого до конца.
Сказали, что ему будут помогать. Что в кишлаке решили, что он святой, хотя не очень сильный. Вот если бы исцелил сразу двух… Но они всё понимают, время такое.
Он попросил компоста. Ему пообещали.
Весна выдалась дождливой, это было хорошо.
Иногда к нему приезжали из города. Помогали строить дом, сажать и окапывать деревья. Кроме орешин он посадил две урючины. И одну чинару, чуть подальше. Всё это он сажал в песок, смешанный с компостом. Компост из кишлака ему привезли. И кирпичи, много сырцовых кирпичей. Он не считал сколько.
Иногда приезжали другие.
Ходили, посмеиваясь и разговаривая, вокруг его палатки. Он еще жил в палатке. Иногда были в военной форме, пятнистом камуфляже. Иногда в гражданке. Что хотели?
«Чтобы ты ушел».
Но он же не мешает им.
«Мешаешь. Слишком громко всё делаешь. Слишком громко молишься. Слишком громко сажаешь деревья. Слишком шумно их поливаешь».
Он решил, что будет строить и часовню. Часовню во имя святой Анны.
96
Они осторожно ехали по песку.
Водитель останавливался; щурясь, выглядывал в окно. Крутил руль и снова ехал.
– Скоро? – громко спросил Грек.
Водитель помолчал. Кивнул:
– Скоро…
Священник, глядевший в окно, помотал головой.
С заднего сиденья попросили на пять минут остановиться.
Машина стояла среди песков.
Дул слабый ветер.
Славянин весело спрыгнул. Достал темные очки.
Девушка в комбинезоне подошла к нему, что-то спросила.
– …Какой биотуалет? – Славянин протирал очки краем рубашки. – Во! – провел рукой. – И био… и туалет… Идите! Мальчики отвернутся.
Из машины вылез Немец.
– Подождите. – Славянин поднял руку. – Орошение пустыни еще не окончено.
– Да я не… – поморщился Немец. – Заблудились?
– Скорее всего. Ничего. Сейчас найдем знак. Они оставляют здесь знаки.
– Они?
– Водители. С этим уже не первый раз езжу, – Славянин кивнул в сторону кабины.
Вернулась девушка. Стала поливать на руку из пластиковой бутылки.
– С такими привычками, – Славянин наблюдал за ней, – вы бы недолго тут в пустыне протянули.
Девушка достала полотенце.
– Что же его всё-таки сюда занесло? – Немец завел руки за голову и потянулся.
– А вас? – спросил Славянин.
– Любопытство… Интерес. К тому же…
– Ну вот, и его.
– …Не знаю. Сидел бы в Германии.
– Ну, во-первых, его там сожгли.
– Вы серьезно?
– Я – нет. А вот он, судя по всему, да.
– Да, я читала, – девушка убрала полотенце. – Когда к нему обращались, он отвечал: «Извините, меня нет». Или: «Извините, меня вчера сожгли». «Вы говорите с пеплом». Это правда?
– Операция прошла неудачно, – продолжал Славянин. – Его выпустили умирать. Вежливо на это намекнули. Предложили даже какой-то недорогой и приличный хоспис.
– И он решил вернуться умирать сюда… Но почему именно в пустыню?
– Вот и спросите его, – улыбнулся Славянин.
– Он же не разговаривает…
– Словами – нет… Ну что, по коням?
Все стали садиться.
– А я читала, – девушка пробиралась к своему сиденью, – что, как только ему сказали про Анну, он понял, что жив…
– Слушайте, это читали все, – сказал Немец.
Машина поехала.
– Ладно, извините. – Немец повернулся назад. – Вас, случайно, не Анна звать?
Девушка тоже улыбнулась и помотала головой:
– Нет, совсем по-другому… А вы правда из Германии? Да? Ну и как там сейчас?
Машина пошла быстрее. Водитель, похоже, нашел дорогу.
97
Он знал, что к нему приедут. Научился за эти годы чувствовать.
Намочил тряпку. Поднялся в гостевую комнату, протер полы. Подоконник. Столик. Окно здесь было почти всегда закрыто, но песок всё равно проникал.
Сам он редко бывал в доме. Ночевал снаружи, под навесом, где
