Альба отправлял на казни все население взятых городов. В Англии каждое воскресенье по разным городам публика развлекалась, наблюдая, как вешают очередную партию бродяг и мелких воришек. Чтобы представить русского царя «зверем», приходилось крепко ломать голову, выдумывя что-нибудь совсем уж неординарное. Отсюда и сюжеты, как кого-то зашивали в медвежью шкуру и травили собаками, кого-то перепиливали веревкой или взорвали, посадив на бочку с порохом (порох в России был большой ценностью, он производился из импортной серы — кто стал бы тратить целую бочку на одного изменника?).
Количество казненных после раскрытия крупнейшего заговора тоже никого на Западе не могло впечатлить. Наоборот, по меркам той эпохи оно было весьма скромным. Поэтому его старались искусственно увеличить. Добавлялись пояснения, якобы были и другие расправы, тайные. В частности, над приближенными царя, Басмановыми и Вяземским, — на место казни их не приводили. Курбский породил миф, будто Федору Басманову царь предложил отрубить голову собственному отцу в обмен на жизнь. Но обманул, самого его тоже не помиловал. А жен казненных изменников «числом 80» будто бы негласно утопили. Все это не более чем выдумки. Известно, что вдов главных осужденных, Висковатого и Фуникова, государь отправил в монастыри [601]. Почему бы он стал топить вдов второстепенных преступников? А Вяземского и Басмановых не оказалось среди других осужденных по иной причине. Царь все же учел их заслуги и даровал им жизнь. Шлихтинг и Штаден признавали, что Вяземский умер в тюрьме «в железах», а о Басмановых сохранилось свидетельство их потомков: они были сосланы на Белоозеро и скончались там [603].
И на самом-то деле Иван Грозный вовсе не скрывал казни от иностранных держав, а польско-литовских панов даже ткнул носом, что настоящие виновники заговора — они. Послам Канбарову и Мещерскому, отправленным для ратификации перемирия с Речью Посполитой, были даны инструкции: если их будут спрашивать, что случилось в Новгороде, отвечать: «О каком лихом деле вы с Государскими изменниками лазучеством ссылались, Бог ту измену Государю нашему объявил, потому над изменниками так и сталось; нелепо было это и затевать». Если же возникнут вопросы о казнях Фуникова, Висковатого и других заговорщиков, послам требовалось прямо обличить королевских вельмож: «О чем Государский изменник Курбский и вы, паны радные, с этими Государскими изменниками ссылались, о том Бог нашему государю объявил; потому они и казнены, а кровь их взыщется на тех, которые такие дела лукавством делали, а Новгороду и Пскову за Литвой быть непригоже». Нетрудно понять, что без весомых доказательств делать такие заявления на международном уровне было невозможно. И особо обратим внимание: официальных опровержений со стороны Речи Посполитой не последовало! Обвинить царя в клевете на их державу паны не посмели! Смолчали…
А Иван Васильевич одновременно покарал и тех, кто был виновен в низложении и гибели митрополита Филиппа. Хотя о его убийстве государь так никогда и не узнал, он наказывал лишь за клевету и дурное обращение со ним. Пафнутий Суздальский и Филофей Рязанский были лишены сана, игумен Паисий сослан на Валаам, «и тех, кто был с ним еиномыслен, по разным странам разослал». Пристава Кобылина постригли в монахи и отправили на Каменный остров [604]. Даже много лет спустя, после смерти Ивана Васильевича, никто не возлагал на него вину за смерть митрополита. В 1590 г. игумен Соловецкого монастыря Иаков обратился к царю Федору Иоанновичу, просил передать его обители мощи святителя, «наветами ученика изгнанного со своего престола… и ныне на нас висит клятва за то, что причинили ему ученики» [605]. Виновными признавались ученики, оклеветавшие духовного отца, а вовсе не царь.
Искажения стали внедряться позже. Первое Житие святителя Филиппа составлялось в начале XVII в. Автором был безвестный монах, судя по тексту, относительно молодой и недостаточно эрудированный: исторических событий он не знал, перепутал их, в Житии царь хочет ввести опричнину, когда Филипп уже был митрополитом, из-за чего и начинается размолвка [606]. Какие источники информации использовались, определил известный агиограф Г.П. Федотов, изучавший разные списки и монастырские документы. Автор «от иных достоверно поведающе его слышал», тех, кто «сам видех», а «муки заточения» писались «со слов бывшего пристава Кобылина, позже старца Симеона, «заточену ему быша на Соловках» [607]. То есть, материалы для Жития поставляли монахи, которых возили на суд для клеветы на митрополита, и его вероятный убийца! Мало того, в Житии прямо цитируются отрывки из памфлета… Таубе и Крузе! [608]. Который в данное время существовал только на немецком языке и распространялся только за границей!
Как видим, информацию для автора кто-то из его начальников подбирал совсем не случайным образом. Тем не менее, даже такие составители не осмелились возложить вину на царя. Свалили на одного Малюту, якобы персонального врага святителя. А об Иване Васильевиче Житие отзывалось похвально, называло его «благочестивым» [609]. Описывало — когда Государь узнал, «яко лукавством сложишася на блаженного Филиппа», то «вскоре месть сотвори», наказав виновных [610]. Кстати, даже в тщательно (и предвзято) реконструированном «синодике опальных» митрополит не упоминается. И только Карамзин, откровенно подделав тексты, внедрил версию, будто Филипп был убит Малютой по «воле государевой».
К жертвам Ивана Грозного Курбский причислил и преподобного Корнилия Псковского. Описал, что его в 1577 г. (через 7 лет после смерти) раздавили некой «мучительской» машиной вместе со старцем Вассианом Муромцевым. Да так раздавили, что их останки перемешались, их уже невозможно было разделить, и похоронили вместе. Хотя мы уже приводили свидетельство летописи, Корнилий преставился в день приезда царя в Псков, 20 февраля 1570 г. Эта дата стоит и на его гробнице. И похоронен он один, без Муромцева. Да и летописи однозначно указывают — в Пскове никаких казней вообще не было! Но, как ни парадоксально, многие историки считают нужным доверять не этим фактам, а Курбскому. Глубокомысленно рассуждают, как М.В. Толстой, что дата на гробнице и в летописи «совершенно ошибочна, так как в этот день Корнилий встречал царя во Пскове и был принят им ласково» [611].
А насчет причин и способа казни накрутились разные легенды. Будто царь собственноручно отрубил игумену голову или поразил посохом (опять страшный заостренный посох!). То ли за несанкционированное строительство монастырских стен, то ли за переписку с Курбским. Все это не более чем выдумки. Стены монастыря возводились по приказу Ивана Грозного Павлом Заболоцким. А с Курбским игумен действительно общался, но еще до его измены. Известно, что Корнилий осудил его бегство в Литву, и с 1564 г. нет ни одного следа связей между ними. Казнить за контакты шестилетней (или одиннадцатилетней) давности, когда Курбский еще состоял на царской службе,
