— А может, он сам этого хочет? — предположил я с кривой ухмылкой.
Андрюха возмущённо протестовал:
— Я знаю Серёгу с девяти лет. Мы ещё в «Гномах» выступали вместе. Он настоящий пацан, и в нём никогда не было гомосятины. Я не поверю, что он хочет этого старого извращенца.
— А на что он надеется? — спросил я. — Проскочить на красный свет?
— Он думает, что он очень хитрый и всё сложится так, как он захочет.
— А он не знает, что на любую хитрую жопу найдётся хуй с винтом?
— Когда нарвётся, тогда узнает.
— Дурачок… Какой дурачок!
— Ты знаешь, Эдуард, — сказал Варнава и тряхнул своей кучерявой головой, а потом ещё тише добавил, оглянувшись по сторонам: — Мне надоела такая жизнь…
— В каком смысле? — Я даже испугался.
— … и поэтому я собираюсь вернуться в Тагил.
У меня чуточку отлегло.
— Мне надоели все эти танцульки, — продолжал Андрюха. — Мне надоел этот цыганский табор. Мне надоело жить одним днём. Я просто хочу работать и жить как нормальный человек. Я больше не могу выходить на сцену.
— И кем ты будешь работать? — с иронией спросил я. — Автослесарем? Или на кого ты там учился в ПТУ?
— Да хоть каменщиком! — воскликнул он с вызовом. — Я хочу заниматься мужским делом! Мне надоело быть шутом, развлекающим пьяную толпу! Мне надоели эти манерные, капризные девицы!
— Я хочу… самую обыкновенную девушку, — закончил он, и на губах его, как алый цветок, распустилась нежность.
Я смотрел на него с удивлением, отчасти даже любовался его смазливым личиком, его роскошной кудрявой шевелюрой, пытаясь понять, откуда вдруг в этом сладеньком мальчике появился мужской характер. Он всегда был слишком уступчивым, неконфликтным, предельно вежливым со всеми. Он всегда улыбался своей обворожительной американской улыбкой, перед которой не смогла устоять даже Литвинова. И девочки в коллективе ласково называли его «Варей». И вдруг на тебе — этакое пробуждение самосознания. Словно в один прекрасный момент он увидел себя в зеркале и ужаснулся… С этого момента человек перестаёт быть потребителем — он становится творцом своей жизни. Мне всегда нравился Андрюха, и, несмотря ни на что, я видел в нём огромный потенциал.
Через несколько лет это будет совершенно другой человек: он кардинально себя изменит и многого добьётся на новом поприще. Но Медведев, такой причудливый, такой талантливый со всех сторон и такой безумный во всех отношениях, был обречён с самого начала этой истории. Ровно через двадцать лет, пройдя все девять кругов славы и забвения, он повесится на дверной ручке в маленькой замызганной квартирке на улице Горошникова в Нижнем Тагиле.
Вот что происходит с людьми, которым чужды элементарные человеческие ценности и которые наполняют свою жизнь бесплотным тщеславием и гордостью. Успех — это ловушка дьявола, это большой доверительный кредит без поручителей, за который приходится платить огромные проценты. Чтобы погасить этот долг — не хватит жизни. А вот Андрюша выбрал иной путь: он постучался в закрытую дверь и попросил всего лишь три корочки хлеба, но в итоге получил всё, о чём даже не просил. Ищите, и обрящете. Стучите, и вам откроют. Но крайне важно понимать, в чью дверь постучались вы.
И тем не менее я пытался его отговорить:
— Там, куда ты собрался, настоящий полигон для испытания человеческих душ и организмов. Там — холодно. Там — ужасная экология. Там живут угрюмые и злые люди, которые вкалывают на заводах, но не получают денег…
— Там живут мои родители, мои друзья, мои родственники, — спокойно парировал Варнава.
— Там многие поменялись бы с тобой местами…
— Да ради Бога! Хоть завтра! — радостно воскликнул Андрей.
— И даже Анечку отдал бы? — спросил я, прищурив один глаз.
Он задумался на секунду и великодушно махнул рукой.
— Да забирайте!
— А я думал, что у вас — любовь, — задумчиво произнёс я.
— Я тоже так думал… Но когда я предложил ей уехать вместе, то она категорически отказалась. Она сказала мне, что я идиот. Прикинь.
— А ты и есть самый настоящий идиот. Даже я тебе завидую, когда вы начинаете за стенкой кувыркаться. От вас исходит такой упоительный шум, что у меня одеяло приподнимается. Она так жалобно скулит, а я в это время песенку напеваю: «Тихо, Анечка, не плач… Не утонет в речке мяч». Да-а-а… Моя давно уже так не голосила.
Я мечтательно улыбнулся, глядя ему прямо в глаза.
— Простите, — прошептал он, отводя глаза в сторону и покрываясь алыми пятнами. — Мы не знали… что такие тонкие стены… или точнее сказать… не думали об этом. — Он был крайне смущён.
— Ну ладно, — продолжил я, — а ты понимаешь, что вы с Медведевым просто убиваете Елену Сергеевну? Она потратила на вас столько времени, столько душевного огня, а вы собрались её кинуть. А кто будет мужские партии исполнять? А кто будет девок на себе таскать? Кто будет радовать бальзаковских дамочек?! Один в Москву собрался, другой — в Тагил! Да вы что, рехнулись?!!
— Эдуард, я для себя всё решил, — ответил Андрюха.
Он смотрел на меня исподлобья, как упрямый бычок, которого тянут за ноздрю. Ну что я мог с ним поделать? В принципе он был совершенно прав, и мои аргументы очень быстро закончились.
— Ладно, пойдём искупнёмся, — сказал я, хлопнув его по плечу, и с этого момента я зауважал его ещё больше.
19.
На следующее утро я записал в своём дневнике:
«Каждый, кого мы встречаем на своём жизненном пути, — это наш учитель. Не имеет значения, какой урок преподаст нам тот или иной человек: в этой жизни нам пригодится всё. Но случается, что Господь посылает нам экзекутора, и это означает только одно, что мы очень сильно накосячили…
Когда мы встретились с Татьяной 14 февраля 2000 года, я ещё многого не понимал и находился где-то посередине между основными центрами мироздания. До определённого момента эта история казалась мне удивительной сказкой, и я даже не почувствовал, как перед самым отъездом произошёл некий сдвиг и над моей головой, в экваториальных дирекциях, встретились разрушительный Марс и ведомый Меркурий… Бежать
