1917 году, даже вступил в федерацию анархистов).
Слово за слово, и спор перешел в перебранку. Кончилось тем, что М. Дальский запустил в оппонента окурком, а тот в ответ – недокуренной сигарой. Оба не попали друг в друга, но этим дело не ограничилось: разбушевавшийся М. Дальский ударил капитана. Иными словами, «нанес оскорбление действием». Дело чуть не дошло до стрельбы, но капитана сумел остановить сотрудник газеты «Новое время» А.А. Столыпин, заявивший ему, что Дальский примет его вызов на дуэль.
Действительно, Дальский тотчас принял вызов. Ввиду тяжести нанесенного оскорбления было решено не ждать разрешения военного начальства, а стреляться немедленно, ранним утром следующего дня. Готовясь к худшему, оба дуэлянта сделали свои посмертные распоряжения. Любопытно, что духовное завещание Дальского подписали Ф.И. Шаляпин и К.П. Пятницкий.
Дуэль состоялась в укромном месте Крестовского острова, близ Голубиного стрельбища – там, где уже случались поединки. Со стороны капитана секундантами явились А.А. Столыпин и поручик лейб-гвардии Павловского полка С.Я. Левицкий, а со стороны Дальского – есаул светлейший князь Г.Ф. Сайн-Витгенштейн-Берлебург и артист Императорских театров Ю.В. Корвин-Круковский.
Актер М. Дальский
Противники стреляли друг в друга, но, к счастью, промахнулись. После дуэли Дальский первым подошел к своему недругу, протянул ему руку и выразил сожаление о случившемся. Тот ответил рукопожатием. «Остается только порадоваться, что не пролилась кровь талантливого артиста и молодого даровитого офицера», – замечал современник.
Говорят, Дальский был на волосок от смерти: пуля просвистела возле самого его виска. Но, видно тогда судьба уберегла его. Смерть настигла Мамонта Дальского через двенадцать лет и оказалась до глупости нелепой. Актер погиб в Москве в июне 1918 года: направляясь в гости к Ф.И. Шаляпину, он сорвался с подножки трамвая…
На «процессе кошкодавов»
В октябре 1908 года у мирового судьи 44-го участка была постановлена точка в туманном и довольно грязном «деле об истязании кошек», получившем громкую скандальную известность. В печати дело называли «процессом кошкодавов», а особую пикантность ситуации придавала причастность к этому процессу некоторых петербургских литераторов, чьи имена были на слуху.
Обвинение было выдвинуто против восьми человек, однако на суд пришли только двое, в том числе редактор журнала «Межа» литератор Ялгубцев. На суд явилось много свидетелей, среди которых также оказалось немало знаменитых личностей. Были тут член Общества покровительства животных Сергиевский, известный публицист, драматург и общественный деятель Павел Булацель, модные писатели Анатолий Каменский, Иван Рукавишников и Сергей Соломин. Все они оказались причастными к странной до неприличия истории с истязаниями кошек, будто бы происходившей на квартире литератора Попова на Подрезовой улице.
На судебное заседание пришла самая разнообразная публика – дамы, студенты, курсистки. Их привлекали скандальные подробности «падения нравов» в среде столичной богемы. Многие из зрителей не знали, кто обвиняемые, а кто свидетели, поэтому они бесцеремонно рассматривали каждого нового вновь пришедшего, сопровождая свое разглядывание громогласными комментариями:
– Как пить дать – настоящий кошкодав! Смотрите, как у него глаза поставлены. И борода растет чуть не от переносицы. Этот не то что кошек, – любого человека съест.
Наконец процесс начался. Поначалу сенсационных разоблачений не было. Выступавший свидетелем литератор Анатолий Каменский, автор скандальный «эротических» произведений «Четыре» и «Леда», сообщил, что действительно бывал у Попова, но никаких истязаний кошек не припоминает. Ничего не знал об истязаниях и драматург Павел Булацель, известный также как один из активистов и организаторов черносотенного «Союза русского народа».
– Я был, действительно, у Попова, – признавался Булацель, – на первый день Пасхи.
– Видели вы там кошек или собак? – спрашивал судья.
– Нет, кроме ветчины, куличей и окороков я ничего больше не видел.
Самые интересные и ценные для судьи сведения дал некий Агафонов, бывший приказчик магазина Попова.
– Я лично наблюдал за истязаниями кошек, – с содроганием в голосе поведал он. – Попов послал однажды за кошкой в пять часов ночи. Когда ее принесли, то заперли в гостиную, затем привязали к ножке рояля и начали науськивать собак. Когда кошка оцарапала фоксу морду, ее решили приговорить к «смертной казни».
Затем бывший приказчик описал жуткую картину кошкиных мучений. К хвосту несчастного создания привязали газету (свидетель точно помнил, что она называлась «Русь») и подожгли ее. Кошка с зажженной бумагой, обезумев от страха, бросилась в открытую форточку, выпрыгнула из окна и повисла на дереве, на котором и висела на протяжении нескольких часов. Бывший приказчик прямо обвинил в этом насилии редактора «Межи» Ялгубцева.
Защита (а одним из защитников выступал известный петербургский журналист, помощник присяжного поверенного Петр Пильский) доказывала, что обвинения как такового нет, а показания Агафонова – не более чем его месть за увольнение из магазина. Впрочем, судья рассудил иначе: двух из восьми обвиняемых он оправдал, трех постановил разыскать, а еще трех (в том числе и Ялгубцева) приговорил к уплате денежного штрафа или краткосрочному аресту.
«Так окончилось это сенсационное дело, разбиравшееся несколько часов, – с едким сарказмом замечал обозреватель «Петербургской газеты». – Если бы мы умели так же внимательно и сердобольно относиться к интересам погибающих людей»…
«Афинские вечера» Александра Куприна
Осенью 1911 года популярный писатель оказался в центре пикантного скандала: художник Райлян, издатель газеты «Против течения», публично обвинил его в «непристойном поведении».
Уже упоминавшийся Анатолий Каменский пригласил Райляна к себе в гости, обещая познакомить с Куприным. Райлян признавался, что до роковой встречи с Куприным был о нем лучшего мнения и не верил слухам о том, что писатель окружен «шайкой пьяных субъектов», что он потерял стыд, ходит из одного кабака в другой и предается пьяному разгулу.
«Нет, я не был пьян, когда, приехав на квартиру Анатолия Каменского, попал на „афинский вечер“, – рассказывал Райлян. – Звоню. Открывается дверь, и я в ужасе вижу голого, волосатого человека, любезно приглашающего „пожаловать“. У рояля в грязной цветной рубахе сидел человек, представившийся Куприным. Рядом с ним была девица в очень легком костюме». А дальше художник описывал, как, повинуясь приказаниям Куприна, все будто бы разделись догола, включая и девушку.
Художник был возмущен до глубины души тем, что вместо обещанной деловой встречи попал на попойку, поэтому и описал все это в своей газете. «Здесь нет ни одного слова не только неправды, но и преувеличения, – утверждал Райлян. – Все, что я написал, это чистая правда».
Возмущению Куприна не было предела. Он заявил о подлой клевете и вызвал Райляна на дуэль. «Только дуэль сможет смыть мой позор. Да знает ли Райлян, кто такая была та девушка, что была с нами? Это – курсистка, дочь покойного моего друга, который завещал мне заботиться о
