Сергей Глезеров
Закат блистательного Петербурга. Быт и нравы Северной столицы Серебряного века
© Глезеров С.Е., 2021
© «Центрполиграф», 2021
Предисловие
В начале ХХ века Петербург был особенно красив. Город находился в зените собственной славы, величия и могущества. Чуть позже, уже после революции, о «блистательном Петербурге» времен Серебряного века заговорили с ностальгией. И сейчас тот город Блока и Ахматовой, Мережковского и Гумилева кажется нам ушедшей на океанское дно мифической Атлантидой…
Последние годы существования Российской империи сегодня особенно притягивают и манят. У эпохи, которая была «накануне», есть свой удивительный вкус и аромат, особое ощущение жизни, словно на всем, с ней связанном, лежит печать некоей обреченности. Отсчет времени уже дан, и с каждым днем «блистательный Петербург» отсчитывал последние страницы своего существования.
Философы давно подметили: русское сознание не знает полутонов, оно всегда стремится к крайностям. И потому мы всегда ощущаем себя НАКАНУНЕ каких-то великих исторических событий. Может быть, поэтому и сегодня мы с тревогой вглядываемся в историческую даль, пытаясь понять: а как же чувствовали себя люди в другие роковые времена?
Петербургская эпоха начала ХХ века максимально похожа на наше время. Погружаясь в нее, порой никак не отделаться от ощущения, что все то, что происходило тогда, удивительно напоминает сегодняшнее время. Настолько очевидны параллели, созвучны события. И тогда порой становится жутко: неужели нас снова ждут тяжкие испытания?
Историки давно уже обратили внимание: Россия живет циклами по двенадцать лет, и каждая «вершина» знаменуется каким-то роковым событием, радикальным образом меняющим не только государственный курс, но и порой весь образ жизни людей. Начало этому «циклу» было положено взрывом бомбы «народовольцев» в 1881 году на Екатерининском канале.
С того времени магическая цифра «12» будто преследует Россию. Словно по исторической закономерности каждые двенадцать лет (со сдвигом в редких исключениях) происходили, как говорили когда-то, «судьбоносные» события. Даты говорят сами за себя: 1905 и 1917 (кстати, именно этот промежуток и принято называть эпохой «блистательного Санкт-Петербурга»), 1929 и 1941, затем 1953. Важные события происходили в 1965 и 1977 годах. Следуя этому циклу, мы прошли через роковые события в 1989 и 2001 годах. И это действительно недалеко от истины. Что же это значит – теперь, впереди «роковой» 2013 год? Неужели же мы снова – накануне?!
Недаром говорят: «Чтобы понять себя и свое будущее, стоит заглянуть в прошлое». Действительно, так можно найти немало ответов на сегодняшние злободневные вопросы…
О чем думали и грезили петербуржцы в ту пору? Какие мечты, планы и надежды строили? Какие тайные роковые страсти их обуревали? Каким кумирам поклонялись и кого безудержно порицали, низвергали с пьедесталов? Каков же, наконец, был наш город в ту пору, о которой сегодня принято говорить с придыханием?
Возможно, кого-то будет ждать открытие: тогда, в начале ХХ века, многие современники вовсе не считали Северную столицу «блистательной». В описаниях журналистов начала прошлого века Петербург представал ужасным городом-монстром – дымным, нездоровым, невнимательным к жизни «мелких» людей, городом «тусклой, безрассветной» мглы, сырости, холода, тоски и «убийственного тумана».
Достаточно полистать страницы петербургских газет того времени, чтобы понять, от каких проблем страдал город. Он погряз в проблемах неблагоустроенности. Горожане жаловались на ужасное состояние окружающей среды, возмущались, что даже последние бульвары в городе вырубают ради прокладки трамвайных линий. Возмущались катастрофическим, как они считали, падением нравов: в столице процветали проституция, азартные игорные притоны, царили уличная разнузданность, хулиганство и просто мелкое бескультурье.
Недаром некоторые современники сравнивали Петербург Серебряного века с Третьим Римом времен упадка. «У всех на уме одно удовольствие, – сетовал в октябре 1911 года обозреватель «Петербургской газеты». – Увлечение модой достигло своего апогея. Бросаются деньги сотнями, тысячами, миллионами. И не только богачи-петербуржцы, но и бедняки жадно стремятся к „роскошной жизни“. Роскошь растет, растет с нею и „легкоправность“ общества, нарастает волна общего спада, декаданса. Куда мы идем? Не в пропасть ли?»
Не побоюсь повториться: Петербург начала ХХ века, сколь бы ни воспевали его поэты Серебряного века, являлся городом, где блистательная роскошь соседствовала с уродливой нищетой. Это отмечали и сами петербуржцы, и иностранные гости, посещавшие Петербург.
К примеру, специальный корреспондент влиятельной лондонской газеты «Daily News» Джон Эллис, посетив Петербург в 1906 году, наградил его весьма нелестным названием – «город нищих». Как ни странно, но англичанина поразил «неряшливый костюм петербуржцев». «Люди среднего класса, – отмечал он в своей публикации, – здесь ходят в старом, потертом и изношенном платье, а рабочие и босяки в таком отрепье, что их трудно отличить друг от друга».
Эллиса поразило также обилие выставленных повсюду «благотворительных» кружек для сбора пожертвований, а также открытое разрешение нищенствовать на папертях церквей. И, наконец, его безмерно поразило то, что «генералов в Петербурге куда более, чем телеграфных столбов»…
Так был ли «блистательный Санкт-Петербург»? Конечно, был. Только это был маленький клочок города, за пределами которого шла совсем другая жизнь. Весьма далекая от столичной «блистательности»…
«Петербург, в сущности, очень маленький город, – отмечал обозреватель «Петербургского листка» в начале 1898 года. – Он состоит из Невского проспекта, Английской набережной, Большой Морской, Литейного, Миллионной и двух-трех других улиц, примыкающих к центру. Здесь ярко горит электричество, здесь эффектные магазины, здесь устраиваются вечера и рауты, на которых дамы декольтированы и мужчины затянуты в корректные фраки… Это маленький „весь Петербург“, за пределами которого лежит большая петербургская провинция… Стоит переехать Николаевский мост, чтобы сразу очутиться в губернском городе, вроде Курска или Харькова, а дальше, в Галерной Гавани, на Петербургской стороне, пойдут улицы какого-то уездного городка, плохо освещенные, с ухабистой мостовой, с мелочными лавочками и мизерными домишками, это настоящее захолустье с провинциальным бытом…»
Своеобразно устроена человеческая память. Людям свойственно забывать дурное и хранить лишь самое хорошее. Так и с памятью о «блистательном Санкт-Петербурге»: тогда, в начале ХХ века, мало кто из современников осмеливался сказать о российской столице доброе слово. Но прошло совсем немного времени, над страной прокатились страшные вихри Первой мировой и Гражданской войн. Петроград лишился своего столичного статуса и стал постепенно превращаться в провинциальную окраину.
К тому же десятки тысяч представителей петербургской элиты оказались на чужбине. Навсегда оторванные от родного дома, они грезили воспоминаниями о прежней столичной жизни, которая теперь, по сравнению с тяготами эмигрантского существования, стала казаться счастливой и благополучной. Во многом именно благодаря эмигрантам возникает пленительная сказка о предреволюционной поре «блистательной столицы» Российской империи…
Наверное, пальма первенства в воспевании предреволюционного Петербурга принадлежала поэту
