коротко улыбнулся, – не избалованы потоком беженцев с запада. Скорее всего, в лодке с его светлостью, сидела сама М, то есть Марта Горовиц, бывшая графиня фон Рабе. Ее сын обеспечивал безопасность операции… – Саша почесал голову:
– Но Рабе должен был выйти на британское посольство… – Наум Исаакович кивнул:
– И вышел. Именно ему покойный Чертополох носил кофе в Нескучный Сад. Заботливая мамочка… – он сдержал ругательство, – беспокоилась о питании сына… – Эйтингон был уверен, что Марта Янсон такая же волчица, как и ее давно погибшая мать:
– Кто бы еще отправил сына на агентурную работу… – усмехнулся он, – не просиживать штаны на Набережной, а заниматься настоящим делом… – Саша подался вперед. Наум Исаакович поднял руку:
– Невеста здесь не при чем. Она бы призналась, что выходила на связь с Рабе, то есть с фон Рабе… – по лицу мальчика Эйтингон понимал, что девушка ему отчаянно надоела:
– Потерпи немного, – успокаивающе сказал он, – скоро мы арестуем предателя Пеньковского и выведем его на очную ставку с Невестой… – Саша буркнул:
– Я сам ее расстреляю, товарищ Котов. Она у меня вот где сидит… – юноша провел ладонью по шее. Наум Исаакович добавил:
– Все равно, ты летом уезжаешь, и надолго… – он был против вояжа Странницы в США, однако руководство Комитета настаивало на том, чтобы попробовать, как они выражались, воду:
– Ладно, в Вашингтоне она не появится, могил родителей не увидит. И вообще, пока ее не подводят к пастору Кингу. Может быть, она хорошо поработает с команданте Че и ее оставят в Южной Америке… – Наум Исаакович вытряхнул последние капли кофе себе в чашку:
– До отъезда ты успеешь допросить Рабе, – утешил он Сашу, – никуда он от нас не денется, мы его найдем и привезем в Москву… – прошагав к двери, высунув голову в коридор, Эйтингон раздраженно крикнул:
– Нас собираются кормить завтраком, или нет? По крайней мере, хотя бы принесите кофе… – боец на лестничной клетке вытянулся:
– Извините… – он замялся, – товарищ начальник. Сейчас завтракают секретари ЦК… – Эйтингон заорал:
– Сейчас должны завтракать сотрудники особого отряда! Именно они, а не секретари ЦК, остановят сегодня бунт в городе! Что стоите, – гневно велел он бойцу, – немедленно на кухню, подгоните персонал… – боец ссыпался по лестнице. Эйтингон пробормотал:
– Завтракают. У них штаны на заднице от жира трескаются. Дармоеды, как и сам кукурузник… – обернувшись, он подмигнул Саше: «Сейчас поешь здешней клубники. В Москве такого вкуса не дождешься».
Дядя шутил, что документы семейства Мяги стоили половину ватника.
Именно столько он отдал в Ярославле ловким людишкам, обеспечившим появление на свет слесаря и его дочки, двадцатилетней Марии Ивановны. Фотографии в документах были подлинными, сами бланки тоже, а остальное, как выразился его светлость, стало делом техники. Нагнувшись над большой раковиной, Маша отскребала железной щеткой противень от омлета:
– Я едва не утонула в Москве-реке, – вздохнула девушка, – дядя меня толкал, заставлял плыть… – они вылезли на берег рядом с Голосовым оврагом. Маша, чихнув, робко спросила:
– Но как же посольство, дядя Джон… – герцог огляделся:
– Такси здесь ждать не стоит, – кисло сказал он, – а что касается посольства, то нас бы перехватили рядом с трубой. Либо священник побежал с запиской в Комитет, либо среди наших дипломатов завелся крот русских… – дядя нахмурился, но больше об этом не упоминал. Маша до сих пор изредка ловила на его лице недоуменное выражение:
– Он думает об этом, но со мной ничем не поделится, – понимала девушка, – в любом случае, сначала надо выбраться из СССР… – оставаться в Москве, искать Теодора-Генриха было смерти подобно. Возвращаться на кратовскую дачку дядя не хотел:
– Неизвестно, кто выжил в перестрелке на реке, – хмуро сказал он, шлепая по грязи к шоссе, – Алексей Иванович, да и кто угодно из его ребят, мог рассказать о нас Комитету… – подпоров подкладку мокрого ватника ногтем, Маша вытащила первое попавшееся под руку кольцо с бриллиантом. Послевоенная добыча отца купила им, как заметил дядя, проезд с комфортом до промежуточной станции:
– На юге они нас искать не станут, – шепнул герцог Маше, трясясь на сиденье полуторки, следующей в Тулу, – сейчас они рыщут по реке, а потом примутся за северное и западное направления… – шофер полуторки не спрашивал их имен. В Туле они провели три дня, отсиживаясь в его частном доме. Обзаведясь новой одеждой, они отправились в Ярославль на дизельных поездах и электричках:
– Катерина Петровна нам поможет, – уверил Машу дядя, – она хорошая женщина… – в Ярославль они приехали, как смеялся герцог, словно татары:
– По вашей пословице о незваном госте, – объяснил он, – ворвались прямо на свадьбу… – съездив в Казахстан, Катерина Петровна привезла домой тело покойного мужа:
– Жизнь идет, Иван Иванович, – женщина нежно покраснела, – Ваня говорил, что хочет мне только счастья… – Катерина Петровна вышла замуж за местного верующего, вдовца с тремя детьми:
– Он работал гравером… – разогнувшись, Маша потерла ноющую поясницу, – он свел дядю с нужными людьми… – Новочеркасск они выбрали, как город, не вызывающий подозрений. Посидев в публичной библиотеке с Машей, дядя заметил:
– В Ростове легче затеряться, город больше, но и милиции там тоже много. Оборонным предприятием рисковать не стоит, у них усиленные проверки кадров. Если я здесь по трудовой занимался паровозами, то нет смысла менять поле деятельности… – он коротко улыбнулся.
В конце июня слесарь Мяги и его дочка, посудомойка, могли получить первый оплачиваемый отпуск:
– Думаю, сейчас Комитет успокоился, – сказал дядя в последние выходные мая, – по крайней мере, ты говоришь, что мой портрет исчез с доски «Их разыскивает милиция» на ростовском вокзале… – Маша ездила в Ростов по выходным, потихоньку оборачивая наличность в золото. На фотографии дядя выглядел так же, как при их встрече в Новосибирске:
– Там я похож на иллюстрацию из учебника психиатрии, – усмехнулся герцог, – а Мяги… – он провел ладонью по седому ежику волос, прикрывающему шрам на голове, – Мяги приличный человек. По воскресеньям он даже носит галстук… – отпуск эстонец с дочкой намеревались провести в Батуми:
– Думаю, что все пройдет гладко, – заметил дядя, – моторку я водить умею, вода будет словно парное молоко. Сухопутная граница охраняется строже… – Маша неуверенно отозвалась:
– Но можно отправиться в Турцию из Крыма, здесь ближе… – дядя вздохнул:
– Там открытое море, милая моя, а не прибрежные воды. Первый шторм по дороге, и мы пойдем ко дну. Я тебя обязан доставить невредимой твоему отцу… – о Теодоре-Генрихе они не заговаривали:
– Что говорить, когда нечего говорить, – Маша ополоснула противень чистой водой, – неизвестно, когда мы с ним встретимся и встретимся ли вообще… – щеки девушки запылали. В первый военный городок она попала случайно. Три дня назад комсорг завода, зайдя на кухню, весело сказал:
– Девушки-красавицы, помогайте. Дали разнарядку, ожидаются армейские сборы. С пайком для солдат они справятся, но приезжают офицеры, генералитет… – он поднял палец, – в общем, попросили нашей помощи, нужны официантки… – Маша попыталась спрятаться за мощную спину одной из поварих. Комсорг шутливо добавил:
– Товарищ Мяги, не тушуйтесь. Вы не уйдете от комсомола… – парень который месяц ходил по пятам за Машей, уговаривая ее на билет, – и не скроетесь от такого поручения… – девушка пробормотала:
– Я не официантка, я судомойка… – комсорг отмахнулся:
– В городке разберетесь… – вместо обещанных сборов со вчерашнего дня они обслуживали прилетевшую из Москвы делегацию. Соседка по раковине, тоже судомойка, отряхнула руки:
– Болтают, что в городе начались драки, – неслышно сказала девушка, – наши ребята с электровозного ходили к горкому, к заводоуправлению, избили милиционеров. Я в коридоре слышала разговоры… – она кивнула на потолок столовой, – москвичей… – Маша недовольно сказала:
– Все водка, и больше ничего. Напились в получку и гуляют… – от входа на кухню раздался зычный голос старшего повара, товарища Филимоновой:
