Вскоре беседа сделалась непринужденной и набрала обороты. В какой-то момент прибыл мистер Гедеон с чаем и ломтиками пирога, но увлеченные собеседники едва обратили на него внимание. В ходе разговора мистер Бергер основательно освежил свой французский, а Анна за свое долгое пребывание в библиотеке поднаторела в английском, поэтому проблем в общении не было.
Время летело незаметно. Случайно глянув на часы, мистер Бергер спохватился и стал извиняться перед Анной за то, что долго злоупотреблял ее вниманием. Анна ответила «отнюдь» и заверила, что его компания пришлась ей по душе, а спит она всегда лишь несколько часов. Галантно поцеловав ей руку, мистер Бергер испросил разрешения навестить ее завтра. Анна охотно согласилась.
И мистер Бергер покинул жилище Анны Каренины. На обратном пути все прошло совершенно благополучно, не считая попытки Фейгина, старого проходимца, подрезать у него портмоне – не по злобе, а в силу привычки.
Заглянув в апартаменты хозяина библиотеки, гость застал его дремлющим в кресле.
Мистер Бергер тактично окликнул мистера Гедеона. Тот проснулся и проводил его до двери.
– Если вы не возражаете, – стеснительно обратился к нему мистер Бергер напоследок, – я бы хотел возвратиться сюда завтра и возобновить разговор с вами и с Анной, если вы, конечно, не возражаете.
– Я буду счастлив увидеться с вами, – добродушно уверил его мистер Гедеон. – Просто постучите в окошко.
Дверь затворилась, и мистер Бергер побрел домой, ощущая в душе смятение и небывалый духовный подъем. Возвратившись домой, он провалился в омут сна без сновидений.
XII
На следующее утро, приняв душ и позавтракав, мистер Бергер снова отправился в Кэкстонскую библиотеку. По дороге в местной пекарне он купил бисквитов, чтобы как-то пополнить запасы мистера Гедеона. А еще он прихватил с собой переводной томик русской поэзии – особенно ему дорогой – с целью презентовать его Анне. Чтобы наверняка не быть замеченным, к библиотеке мистер Бергер приблизился очень осторожно, а затем тихонько постучал в окошко. Смутно мелькнула опасливая мысль, как бы мистер Гедеон за ночь (из опасения, что визитер, прознавший тайну библиотеки, может навлечь на заведение какие-нибудь беды) не развеял свои волшебные чары в виде персонажей и книг. Однако пожилой хранитель как ни в чем не бывало открыл на стук дверь и с очевидным радушием предложил мистеру Бергеру войти.
– Может, чайку с дороги? – спросил он, и мистер Бергер с радостью согласился, даром что за завтраком уже почаевничал. Ему не терпелось снова увидеться с Анной, но у него имелись вопросы и к мистеру Гедеону, причем насчет нее же.
– Зачем она это делает? – спросил он, когда они с мистером Гедеоном угощались свежими бисквитами.
– Делает что? – не понял Гедеон, но быстро сообразил: – А, в смысле, зачем она бросается под поезда? – Он поднял с жилета упавший кусочек бисквита и возвратил его к себе на тарелку. – Прежде всего хочу сказать, что такой привычки у нее не водится. За все те годы, что я здесь, она проделала это не больше десяти раз. Но именно в последнее время эти инциденты участились, и потому я поговорил с Анной, думая разобраться, не могу ли я здесь чем-нибудь помочь. Но она, похоже, сама не знает, что именно побуждает ее заново проживать те финальные сцены в книге. Есть у нас и другие герои, тяготеющие к возвращению к своей участи – например, почти все персонажи Томаса Харди[15], – но Анна единственная, кто всякий раз заново проживает ту фатальную для себя сцену. Могу высказать лишь предположение, но мне кажется, что ключ здесь в возвышенности ее особы и в том, что ее жизнь настолько трагична, а судьба столь ужасна, что она буквально врезается в сознание читателя. А также имеет место ее собственное представление о себе, впечатанное на редкость глубоко и резонансно. Все это заложено в фактуре самой книги. Ведь книги обладают недюжинной силой. Нередко они довлеют над рассудком – уж теперь вам это должно быть известно. Вот почему мы столь бережно храним у себя все первоиздания. В сих томах решаются судьбы героев. Существует связь между теми изданиями и персонажами, прибывшими сюда вместе с ними.
Пошевелившись в кресле, он поджал губы:
– Я поделюсь с вами, мистер Бергер, кое-чем из того, что я никому еще не разглашал, – доверительно сообщил мистер Гедеон. – Несколько лет назад у нас случилось протекание крыши – небольшое, но этого бывает вполне достаточно, верно? Вода, пусть и несильная, протачиваясь на протяжении многих часов, способна натворить бед – я же заметил происшедшее лишь тогда, когда возвратился из Морхэмского кинотеатра. Однажды перед уходом я отложил рукописные копии «Алисы в Стране Чудес» и «Моби Дика»[16].
– «Моби Дик»? – подивился мистер Бергер. – Я и не знал, что рукопись этого произведения дошла до наших дней.
– Случай, надо сказать, необычный, – сказал мистер Гедеон. – Каким-то образом он обусловлен нестыковкой между американским и британским первоизданиями. Американское, «Харпер и Коллинз», печаталось с рукописи, а британское, «Бентлиз», отталкивалось от американских гранок. Выяснилось, что в этих двух версиях позже насчитали около шестисот различий. Ну а в тысяча восемьсот пятьдесят первом году, когда Мелвилл работал над британским изданием, основанном на корректуре, которую он сам заказал и отпечатал перед тем, как американский издатель подписал контракт, он все еще дописывал заключительные главы книги. Вдобавок он улучил возможность наново переписать отрывки, уже посланные в Америку. И какое, по-вашему, издание полагалось взять на хранение нашей библиотеке – американское, основанное на исходной рукописи, или британское, основанное на последующей скорректированной версии? Решением Треста было приобрести британское издание, а на всякий случай еще и манускрипт. И когда к нам явился капитан Ахав, с ним прибыли и оба издания.
– А рукопись «Алисы в Стране Чудес»? Лично я считал, что она должна храниться в собрании Британского музея.
– Налицо некоторая ловкость рук, – лукаво улыбнулся мистер Гедеон. – Вы, должно быть, в курсе, что преподобный Доджсон[17] отдал изначальную девяностостраничную рукопись Элис Лидделл[18], но та была вынуждена ее продать для оплаты долгов, открывшихся в тысяча девятьсот двадцатом году со смертью ее мужа. Аукционщики «Сотбис», действующие от ее имени, выставили отправную цену в четыре тысячи фунтов. Разумеется, за нее было выложено вчетверо больше, и рукопись ушла к покупателю из Америки. Но в дело тотчас вмешался Трест, и в Штаты оказалась отослана подмененная, хотя тоже рукописная копия.
