Мои руки на секунду замирают, а затем продолжают свое плавное движение.
— Расскажи мне, что с тобой происходит? — перехожу на «ты», потому что довольно странно выкать человеку, от которого тебя ведет, и с которым отношения давно уже вышли за рамки рабочих.
— Зачем? — ее голос едва слышен, и вся она слаба.
— Будет легче.
— Я не знаю… Это так странно. Мы ведь почти незнакомы…
— Тем более. Так проще. Расскажи, Таня… Поделись. Почему в тебе столько боли?
— Это настолько заметно?
— Мне — да. Я слеп, но порой замечаю намного больше, чем все остальные люди. Парадокс моей жизни.
— Это от рождения? Или… — Таня уводит разговор от себя, а мне, в принципе, это не так уж и важно. Главное, что мы перешагнули черту. И вообще разговариваем.
— Я потерял зрение по собственной дурости. Как врач, я долгое время принимал участие в боевых действиях. Потом комиссовался с ранением… И огромным ПТСРом, с которым не справился. В общем, я стал пить. Опустился. Это довольно быстро происходит, если на себя плевать. И ослеп в результате отравления паленой водкой. Это одно из осложнений. В подобном суррогате обычно содержится яд. Метанол. Однократное его употребление может вызвать нарушение нервной системы и слепоту. Вот и вся история.
Вот так, очень сжато, я рассказал Тане практически обо всей своей жизни. Я не любил вспоминать о том времени. Да и в памяти осталось не так чтобы много, ведь когда ты постоянно пьян — в голове вообще ничего не задерживается. Только дни бегут, и времена года сменяют друг друга. Но тебе до этого дела нет. Тебе вообще не до чего нет дела. Твоя жизнь, как кошмарный сон.
— Какая несправедливость… — прошептала Таня.
— Сам виноват… Тань, а, может, ну его… Это все? Пойдем, погуляем?
— Погуляем? — прошелестела она.
— Да! Ты и я. Или… есть что-то, что тебя останавливает? Кто-то… — добавил после короткой паузы.
— Нет! Нет… Вообще-то, мой муж меня бросил. Буквально на днях ушел к ровеснице нашего сына.
— Значит, он дурак. А мне повезло.
— Правда?
Ее голос настолько удивленный, что я только утверждаюсь в мысли о том, как мало она в своей жизни видела. Мои кишки полосует боль.
— Ну, конечно. Так, что? Пойдем?
— А как же чаши? И твоя работа…
— Сегодня воскресенье. По воскресеньям я работаю до обеда, ты — мой последний пациент. И твой массаж мы можем провести позже.
Она соглашается, кажется, даже сама удивленная этим решением. Торопливо переодеваюсь за ширмой. Ругаю себя, что напялил спортивные штаны и простую трикотажную футболку. Не лучший выход для первого свидания, хотя, наверное, как-то глупо мужику моего возраста переживать на этот счет.
Мы выходим на жаркую, воняющую раскаленным асфальтом улицу, и только там я понимаю, что идея с прогулкой в такое пекло — далеко не самая удачная.
— Ух, как парит!
— Да… Может быть, тогда в кафе? Есть здесь неплохое на съезде.
— Отлично. Степ… А ты не против, если мы доберемся машиной? Там кондиционер…
Я пожимаю плечами. Глупо отказываться от хорошего, в принципе, предложения. У Тани шикарная тачка. Меня это заставляет напрячься. Я не уверен, что смогу ей обеспечить тот уровень жизни, к которому она, судя по всему, привыкла.
— Японец?
— Да, Тойота. Сын подарил. Сумасшедший!
В голосе Тани впервые за долгое время слышится радость. Она любит своих детей, очень любит. Я представляю, что это могли бы быть наши дети, и… Нет, лучше не думать. Это больно. А у нас… еще многое впереди.
— Удивительно, что у тебя такие взрослые пацаны.
— Да… Даньку я родила в семнадцать.
— Осуждали?
— Посторонние? Да плевать мне на них! Я такой счастливой в то время была! Не знаю, как все на себе тянула. Саша… мой муж, он сначала в казарме жил при школе милиции. Потом с нами, но все равно учился. Стипендия — копеечная, денег не хватало катастрофически. Помаялись мы так полгодика, и пошла я работать в ночную на хлебопекарню. Днем с Данькой — по дому, а ночью — у печи. Мне тогда казалось, я спать даже стоя могла, — тихо рассмеялась Таня, и я, как оголодавший, впитывал в себя ее смех. — Измученная! Худющая! Одни глаза на лице, но счастли-и-ивая! Кажется, никогда после я такой счастливой не была.
Я слушал Танин рассказ со смешанными чувствами. Удовольствием от того, что она решила открыться, и нестерпимой искрящейся яростью на ее горе-мужа. Учился он, мудак изнеженный, а она на своих плечах… девчонка, семнадцать лет! Как только справилась?!
— Потом снова забеременела! Шок! Неделю плакала. Стояла над раскатанным тестом, из которого вручную лепила булочки, и слезы капали прямо на них. Я в то время уже не была такой наивной. Понимала, что никто эту новость с радостью не воспримет. Даже моя бабушка, которая отдавала нам последнее из своей крошечной пенсии и помогала нянчиться с Данькой, была не в восторге. Что уж говорить о Сашиных родителях, которые и первому внуку не слишком обрадовались? Степан… Мы, кажется, приехали! Кафе называется «Корона»?
— Ага… — я выпрыгнул из машины и обошел ее, чтобы открыть Тане дверь. Не знаю, почему так поступил — меня не учили манерам. Перехватил Танину узкую ладошку, помогая выбраться из машины, и не отпускал.
— Это заведение я не слишком хорошо помню, поэтому просто меня веди и говори о препятствиях. — Соврал ей впервые в жизни, потому что просто не мог отпустить, а хватать ее вот так пока не имел права — мне нужен был предлог.
— Ладно. Здесь бордюр…
Поздно. Я споткнулся.
— Вот черт!
— Осторожно. Низкие ступеньки. Справа дверь… Здесь не очень много народу. Где расположимся? Может быть, у окна?
— Я бы предпочел отдельную кабину. Когда незрячий ест… В общем, не хочу, чтобы на нас пялились.
— Ох… Прости. Я не подумала.
— Ты и не должна была. Все хорошо.
Мы располагаемся в отдельной, отгороженной со всех сторон кабинке. Нам приносят меню.
— Мне… мне прочитать тебе, или…
— Нет, я здешнюю кухню довольно неплохо знаю. Я буду стейк и овощи гриль. Если ты мне расскажешь о своих предпочтениях я, возможно, даже смогу тебе что-то порекомендовать. Или же мы можем пригласить официанта.
— Нет… Лучше ты.
Улыбаюсь и молча киваю. Поверить не могу, что мы вместе. Просто не могу в это поверить.
— Рыба, мясо, морепродукты?
— Морепродукты…
— Здесь вкусные мидии в сливочном соусе и чесноке и неплохие креветки.
Она выбирает креветки и теплый салат с тунцом. Когда официант уходит, над столом повисает смущенная тишина.
