В тексте есть: сложные отношения, связанные судьбы, откровенно и эмоционально.
Глава 1
Она была моей пациенткой. Одной из тысяч других, прошедших за все это время через мои умелые руки. Маленькая, и такая худенькая, что я лишний раз боялся надавить посильнее. Казалось, она и задохнется в моих руках, разомни я ее основательней.
Мне нравилось, как она ощущалась под моими уставшими ладонями. Нравилось скользить по ее теплой, разогретой коже, поглаживать твердыми натруженными пальцами, оправдывая себя тем, что я никоим образом не выхожу за рамки «врач — пациент». Мне нравилось представлять, как розовеет ее кожа от легкого оттенка белого навахо до насыщенного алого. Такой бы она была, если бы я, к примеру, растер по ее телу ягоды земляники. Мне нравился ее шелестящий, немного испуганный голос. Мне нравился ее тонкий ненавязчивый аромат с легкими нотками чайной розы и белого перца. Мне нравилось в ней практически все, за исключением лишь того, что она принадлежала не мне…
Это был самый обычный день, но уже с утра я не мог найти себе места. Обжегся свежезаваренным кофе, зачем-то сменил четыре рубашки и распечатал новый одеколон — жутко дорогой и модный подарок начальницы. Не знаю, зачем я надушился, зачем то и дело приглаживал волосы и дергал за отросшую бороду. Все это было абсолютно бессмысленно и бесперспективно, но я… Я ни черта не мог с этим сделать. Это лилось откуда-то изнутри. Пониманием, как надо. Интуитивно, на уровне вопящих в уши инстинктов.
Весь день — сплошная нервотрепка. Пациенты один за другим, их судьбы перед моими глазами. Причудливыми тенями, неясными очертаниями, вспышками образов в голове. Уже привык. Уже не вскакиваю, не хватаюсь за голову, не бегу прочь от этого неконтролируемого потока. А когда только ослеп… Думал, с ума схожу. И не понимал, то ли от водки, которую я в то время глушил запойно, то ли… да черт его знает, от чего?
У меня ушел почти год на то, чтобы научиться хоть как-то контролировать творящееся в голове безобразие. Унять незнакомые голоса и почувствовать, наконец, блаженную, звенящую тишину. Это было самым трудным, что мне доводилось делать в моей долгой, лишенной всякого смысла жизни.
— Добрый вечер. Я… не рано? — Ее голос замер на «я» и вопросительно взмыл вверх на «не рано».
— Вы вовремя.
— Татьяна Голубкина. Мне вас очень рекомендовали… Спасибо, что все же нашли время меня принять.
— Я ознакомился с вашей картой предварительно и уже имею кое-какое представление о нашей с вами работе, но утвердиться в своих мыслях смогу, только лишь посмотрев вас.
— Посмотрев?
— Руками, — пояснил я.
— Тогда… мне, наверное, нужно раздеться.
— Конечно. И сразу ложитесь, — моя рука взмыла в направлении массажного стола, и на несколько секунд в кабинете воцарилась тишина. О причинах заминки я догадался как-то сразу и, растянув губы в улыбке, пояснил: — Я незрячий. Так что меня можете не стесняться.
На какой-то миг ее дыхание замерло, а после с шумом вырвалось наружу:
— Ох…
Поразительно, но она действительно не знала о моей слепоте. Обычно эта информация выходила на первый план и бежала едва ли не впереди моего имени. Степан Судак. Слепой кудесник.
Секунду спустя ее одежда зашуршала, а я, наконец, выдохнул, благодарный за то, что она не стала говорить всяких глупостей о том, как ей ей жаль. Это приятно. Правда.
В своем кабинете я прекрасно ориентируюсь. Мне не нужны глаза. Три шага влево — и, включив теплую воду, я тщательно мою руки. Еще два — в сторону — и подхожу к столу, на котором она уже благополучно устроилась — я слышал.
Обычно я предпочитаю сухой массаж и не использую дополнительные средства для лучшего скольжения. Но ее кожа настолько нежная, что так дело не пойдет. Это просто опасно. При интенсивном растирании по сухому запросто могут появиться ссадины и царапины, поэтому нащупываю на столе бутылочку с маслом. Мне не хочется менять ее аромат, и я выбираю средство без запаха.
Она закрыта и немного напряжена. Будто бы не может расслабиться до конца, как бы ни старалась. Понимаю, что это не сиюминутная осторожность. Она такая по жизни. Настороженная, как певчая птичка, отчего-то залетевшая в курятник. Недоверчивая. Исполосованная шрамами. Хмурюсь.
— Давно у вас начались головные боли?
Таня вздрагивает под моими руками, хотя я говорю очень тихо.
— Давно… — выдыхает бесшумно, — я уже и не вспомню, когда.
— Тогда почему только сейчас обратились к врачу?
— Все… усугубилось. Боль распространилась на шею и руки… я стала терять сознание.
Киваю и молча продолжаю дальше. У Тани запущенный случай шейного остеохондроза. Нам предстоит большая работа, но это ничто в сравнении с тем, через что проходят люди, например, с ДЦП.
— Не больно?
— Нет. Хорошо…
Давлю чуть сильнее, разрабатываю мышцы, слой за слоем, проникаю глубже. Надавливаю, и воздух вырывается из ее легких, с каждым моим движением. Ощущаю, как постепенно ее тело покидает напряжение.
Пора заканчивать. На первых процедурах нельзя увлекаться, но оторваться от Тани совершенно не получается, и я, как последний маньяк — скольжу пальцами по ее узкой спине. Спускаюсь к пояснице, потираю ямочки над ягодицами. Она дрожит под моими руками, а я благодарю небо за то, что мои брюки достаточно широкие — пытка становится невыносимой. Отстраняюсь. Беру салфетку и осторожно стираю с кожи избыток смазки. Чувствую ее растерянность. Ругаю себя, что перешел черту. Да, наверное, перешел — и это абсолютно недопустимо. Я только не могу понять, почему Таня настолько удивлена своей реакции на случившееся.
— Вам уже выдали график посещений?
Я знал, что девочки на рецепции все сделали правильно, и мой вопрос был вызван скорее желанием сказать хоть что-то, чем необходимостью услышать ответ.
— График?
— Да, график… Вам должны были расписать время приема и выдать дополнительные рекомендации.
— Ох, да… Конечно. Извините… Мне все уже отдали.
— Хорошо. Я советую вам по возможности заменить один препарат из листа назначений на западный аналог. Он гораздо более эффективный. Так что… если решите прислушаться к моим словам, в рекомендациях вы также найдете его наименование.
— Спасибо, доктор. Я… Мне вас очень рекомендовали.
Молча киваю головой. Мне прекрасно известно, что я на хорошем счету в городе, да и вообще по стране. Запись ко мне на прием расписана на полгода, если не на год вперед, я занят с утра до поздней ночи и, кроме работы, ничего в этой жизни не вижу. Меня это устраивает. Это, наверное, лучшее, что могло бы со мной случиться, после всего.
