Однако «процесс» — все же потенциально полезная концепция. Те, кто считает, что смысл этого слова связан с его этимологией, утверждают, что, строго говоря, цивилизация должна быть процессом, потому что все слова наизация, заимствованные из французского, означают процессы[77]. Однако на «процесс», рассматриваемый в данном контексте, неизбежно накладывается — и искажает его — оттенок «прогресса». Особенно памятны и тревожны в этом смысле попытки Фрейда, который склонен был рассматривать цивилизацию как совокупность культурных отложений — коллективное следствие сублимаций и репрессий индивидов. Он называл это «процессом на службе у Эроса, цель которого — объединить индивидов, а далее семьи, народы и нации в одно великое целое, в единое человечество»[78]. Он пытался освободить человечество от разлагающей неудовлетворенности цивилизации — от чувства вины. Неудачным результатом этих усилий было «общество добрых чувств» — единая цель политиков и психотерапевтов современного запада. Очевидно, бессмысленно начинать с такой отправной точки историю цивилизаций — но мне оно вообще не нравится. Если мы хотим стать лучше, надо считать себя плохими.
Еще более пагубен прогресс, каким его представляют некоторые социологи: достижения человека, обусловленные исключительно быстрым развитием головного мозга, — выход на «определенный интеллектуальный и образовательный уровень… развивающаяся, живая, эволюционирующая эманация мозга», как заявил один из них[79]. Возможна маскировка такого понимания каким-либо признаком или свойством — например, письменностью или государственностью как определяющей характеристикой цивилизации — «человеческий символизм, сформулированный на высоком абстрактном уровне значения», по выражению того же автора; но даже самый туманный язык не в состоянии скрыть то, о чем действительно идет речь. «Цивилизации в истории не только представляют разум как силу, — говорит наш автор, — но разум в его манифестированном человеческом обличии присутствует во множестве древних человеческих валентностей или форм»[80]. Подобное неряшливое мышление, сопровождаемое массой неуклюжих метафор, вряд ли вызовет уважение читателя; некоторых оно вводит в заблуждение. Такое понимание приводит к оправданию тирании, когда темп эволюции навязывается, а общества без необходимых «символов» — например, общества без письменности или не организованные как государства — относятся к группе неразумных и не достигших вершин эволюции.
Верящие в прогресс стремятся поместить цивилизацию в его конец. Согласно еще одному высказыванию Тойнби, цивилизация — «это всегда конечное»[81]. Цивилизация трактуется как состояние, которого общества достигают в процессе ухода от примитивизма, как неизбежная фаза эволюции, связанная с ростом разума и мозга или с усовершенствованием технологий; либо движущей силой цивилизации становится социальное развитие, в свою очередь определяемое экономикой и средствами производства либо же демографией и запросами потребления. Одна последовательность: охота, скотоводство, обработка земли, цивилизация; другая: племена, тотемные общества, «сложные» общества; еще одна ведет от племенных вождей к главам государств; еще одна — от суеверий и магии к религии; еще одна начинается со стойбищ и проходит через деревушки, поселки и города. Ни одна из подобных последовательностей не является подлинно универсальной, хотя некоторые из них способны описать определенные фазы развития конкретных обществ. Однако искушение рисовать прошлое исключительно как прогрессирующее удивительно сильна. Льюис Мамфорд, обладавший желчным взглядом на цивилизацию вообще, тем не менее находит в ней прогрессивную основу, благодаря которой «разбросанные поселения» сливаются в города, неписаные законы превращаются в писаные, «деревенские обряды» — в театральные постановки, а магия — в религию, «основанную на космических мифах, которые открывают обширные перспективы времени, пространства и власти»[82].
Язык эволюции во многом ответствен за то, что введенные в заблуждение люди считают высшим типом организации жизни цивилизацию — просто потому, что она появляется в истории поздно. Общества не эволюционируют, они просто меняются. Если «выживание самых приспособленных» — справедливый критерий, некоторые нецивилизации, приспособленные к определенным условиям лучше своих цивилизованных соперников (см., например, ниже, с. 78–82), следовало бы считать стоящими выше на лестнице эволюции.
Перечень признаков цивилизаций
Как только намечены контуры и установлено, что мы имеем дело с цивилизацией, наблюдатели немедля пытаются определить, чем данная цивилизация отличается от остальных. Почти каждый теоретик представлял список критериев, которым обязано удовлетворять общество, чтобы быть признанным цивилизацией. Все подобные перечни бесполезны.
Все характеристики, традиционно приписываемые цивилизациям, поднимают проблемы, которые трудно или вообще невозможно решить. Часто утверждалось, например, что кочевые общества не могут быть цивилизованными: «цивилизация начинается с началом обработки земли и утверждением определенных форм сельской жизни»[83]. Однако скифы и их преемники в азиатских степях создали поразительные и долговечные произведения искусства, возвели внушительные прочные постройки — вначале могильники, а позже сооружения для административных и даже коммерческих надобностей; они создали политическую и экономическую систему, которая — в случае монголов — оказалась внушительнее достижений тех их соседей, чья жизнь была гораздо более оседлой (см. ниже, с. 148–151, 157–172).
Города также часто считались средоточием цивилизованной жизни; но никто еще не сумел найти способ отличить город от других возможных организаций жизненного пространства. Некоторым из самых грандиозных сооружений, которые мы посетим в этой книге — таким, как Великий Зимбабве или Уксмал, — комментаторы отказывают в праве называться городами, хотя они были густонаселенными, прочными и долговременными. В средневековой Мексике, на Яве, в юго-восточной Европе медного века существовали народы, которые предпочитали жить относительно небольшими общинами в скромных домах; но это не мешало им накапливать огромные богатства, создавать удивительные произведения искусства, вести — в большинстве случаев — исторические записи (или нечто подобное), а на Яве — строить монументальные сооружения (см. ниже, с. 348, 467, 486–491).
