Посему, когда умер вышеупомянутый человек, то сказали его девушкам: кто умрет с ним? и одна из них ответила: я! Посему назначили двух девушек, которые бы стерегли ее и были бы с ней; куда бы она ни пошла, иногда они даже моют ей ноги своими руками. Затем они взялись за него, за кройку его одежды и приготовление ему нужного. Девушка же пила каждый день и пела, веселясь и радуясь. Когда же наступил день, назначенный для сожжения его и девушки, я пошел к реке, где стояло его судно, и вот! оно уже было вытащено (на берег) и для него сделали четыре подпоры из дерева речного рукава и другого дерева, а вокруг поставили деревянные изображения, подобные великанам. Судно они потащили на эти дерева (столбы) и начали ходить взад и вперед и говорить слова, мне непонятные, а он (мертвец) еще был в своей могиле, они еще не вынули его. Затем принесли скамью, поставили ее на судно и покрыли ее вышитыми коврами, румским дибаджем и подушками из румского же дибаджа. Затем пришла старая женщина, которую называют ангелом смерти, и выстлала на скамью все вышеупомянутое; она же управляет шитьем и приготовлением его, она также принимает (убивает) девушку, и я видел ее черную (темно-красную), толстую, с лютым видом. После того, как они пришли к могиле его, они сняли землю с дерева, равно как само дерево, вынули мертвеца в покрывале, в коем он умер, и я видел его почерневшим от холода этой страны. Они прежде поставили с ним в могилу горячий напиток, плоды и лютню (или балалайку); теперь же они вынули все это. Он ни в чем, кроме цвета, не переменился. Ему надели шаровары, носки, сапоги, куртку и кафтан из дибаджа с золотыми пуговицами, надели ему на голову калансуву из дибаджа с соболем, понесли его в палатку, которая находилась на судне, посадили его на ковер и подперли его подушками; принесли горячий напиток, плоды и благовонные растения и положили к нему; принесли также хлеб, мясо и лук и бросили пред ним; принесли также собаку, рассекли ее на две части и бросили в судно. Затем принесли все его оружие и положили о-бок ему; затем взяли двух лошадей, гоняли их, пока они не вспотели, затем их разрубили мечами и мясо их бросили в судно; затем привели двух быков, также разрубили их и бросили в судно; затем принесли петуха и курицу, зарезали их и бросили туда же. Девушка же, долженствующая умереть, ходила взад и вперед, заходила в каждую из их палаток, где поодиночке сочетаются с нею, причем каждый говорит ей: „Скажи твоему господину, что я сделал это по любви к тебе“.
Когда настало среднее время между полуднем и закатом, в пятницу, повели они девушку к чему-то, сделанному ими наподобие карниза у дверей, она поставила ноги на руки мужчин, поднялась на этот карниз, сказала что-то на своем языке и была спущена. Затем подняли ее вторично, она сделала то же самое, что в первый раз, и ее спустили; подняли ее в третий раз, и она делала, как в первые два раза. Потом подали ей курицу, она отрубила ей головку и бросила ее, курицу же взяли и бросили в судно. Я же спросил толмача об ее действии, и он мне ответил: в первый раз она сказала: „Вот вижу отца моего и мать мою!“, во второй раз: „Вот вижу всех умерших родственников сидящими!“, в третий же раз сказала она: „Вот вижу моего господина сидящим в раю, а рай прекрасен, зелен; с ним находятся взрослые мужчины и мальчики, он зовет меня, посему ведите меня к нему“. Ее повели к судну, она сняла запястья, бывшие на ней, и подала их старой женщине, называемой ангелом смерти, эта же женщина убивает ее. Затем сняла она пряжки, бывшие на ее ногах, и отдала их двум девушкам, прислуживавшим ей; они же дочери известной под прозванием ангела смерти. Потом ее подняли на судно, но не ввели ее в палатку, и мужчины пришли со щитами и палками и подали ей кружку с горячим напитком, она пела над ней и выпила ее; толмач же сказал мне, что этим она прощается со своими подругами. Затем дали ей другую кружку, которую она взяла, и запела длинную песню; старуха же торопила ее выпить кружку и войти в палатку, где ее господин. Я видел ее в нерешимости, она желала войти в палатку и всунула голову между палаткой и судном; старуха же взяла ее за голову, ввела ее в палатку и сама вошла с ней. Мужчины начали стучать палками по щитам, для того, чтоб не слышны были звуки ее криков, и чтоб это не удержало других девушек, (так что) они не пожелают умереть со своими господами. Затем вошли в палатку шесть человек и все вместе сочетались с девушкой; затем ее простерли о-бок с ее господином-мертвецом, двое схватили ее за ноги и двое за руки, а старуха, называемая ангелом смерти, обвила ей вокруг шеи веревку, противоположные концы которой она дала двум, чтоб они тянули, подошла с большим ширококлинным кинжалом и начала вонзать его между ребер ее и вынимать его, а те двое мужчин душили ее веревкой, пока она не умерла. Затем подошел ближайший родственник этого мертвеца, взял кусок дерева и зажег его, пошел задом вспять к судну, держа в одной руке кусок дерева, а другую руку на открытом (голом) заде, пока не зажег того дерева, которое они расположили под судном, после того уже, как положили умерщвленную девушку подле ее господина. После того подошли (остальные) люди с деревом и дровами, каждый имел зажженный кусок дерева, который он бросил в эти дрова, и огонь охватил дрова, затем судно, потом палатку с мужчиной (мертвецом), девушкой и всем в ней находящимся, потом подул сильный, грозный ветер, пламя огня усилилось и все более разжигалось неукротимое воспламенение его. Подле меня стоял человек из Русов; и я слышал, как он разговаривал с толмачем, бывшим при нем. Я его спросил, о чем он вел с ним речь, и он ответил, что Рус сказал ему: „Вы, Арабы, глупый народ, ибо вы берете милейшего и почтеннейшего для вас из людей и бросаете его в землю, где его съедают пресмыкающиеся и черви; мы же сжигаем его в огне, в одно мгновение, и он в тот же час входит в рай“. Затем засмеялся он чрезмерным смехом и сказал: „По любви господина его (Бога) к нему, послал он ветер, так что (огонь) охватит его в час“. И подлинно, не прошло и часа, как судно, дрова, умерший мужчина и девушка совершенно превратились в пепел. Потом построили они на месте (стоянки) судна, когда его вытащили из реки, что-то подобное круглому холму, вставили в средину большое дерево халандж, написали на нем имя (умершего) человека и имя русского царя и удалились».
Между прочим, это как раз тот обряд, который вскользь упомянут нашим отечественным летописцем:
«И если кто умирал, то устраивали по нем тризну, а затем делали большую колоду, и возлагали на эту колоду мертвеца, и сжигали, а после, собрав кости, вкладывали их в небольшой сосуд и ставили на столбах по дорогам, как делают и теперь еще вятичи».
Для монаха XII века, конечно, это был уже дикий обряд. Однако и в XII веке вятичи продолжали именно так хоронить своих умерших. Наверно, женщин вместе с телом покойника они уже не сжигали. Но славяне в VII–VIII–IX веках не видели ничего дурного в таком погребении! Соловьев по поводу этого сожжения живой женщины вместе с мертвым мужем отделывается замечанием, что «иностранные писатели удивляются привязанности славянских женщин к мужьям, за которыми они следовали даже в могилу», и тут же добавляет: «справедливо замечают, что этот обычай не был вкоренен».
Увы, он был хорошо «вкоренен», и потребовалось несколько веков христианства, чтобы его основательно «выкоренить»!
Столкновение с соседями
Жизнь наших древних славян легкой не была. Всегда и отовсюду они ожидали врагов. Этими врагами могли быть и соседние братья-славяне, и пришлые печенеги, и прочие кочевые народы. Так что, как пишет Соловьев, славянам приходилось всегда быть наготове. По замечанию Маврикия, «у них (славян. – Автор) недоступные жилища в лесах, при реках, болотах и озерах; в домах своих они устраивают многие выходы на всякий опасный случай; необходимые вещи скрывают под землею, не имея ничего лишнего наружи, но живя как разбойники». Такой стиль жизни, конечно, не содействовал никакому устройству приятного быта, вполне очевидно, что жители не обзаводились ненужными красивыми вещами, ничего не имели из обстановки, они жили в постоянной готовности сорваться с места и избежать смерти. Эта постоянная опасность рождала и особый стиль ведения войны: славяне не стремились сражаться, как в соседних западных странах, то есть на открытой местности и с правильным построением войска. Они предпочитали совершать вылазки, нападать на врага в узких и неудобных для развертывания войска местах, устраивали не сражения, а скорее – засады в непроходимых чащобах.
