Отец, естественно, предлагал работу у себя в фирме. Сын отказался: фирма-то на грани банкротства. Тогда отец (измученный, бывший уже при смерти — сердце) 13 апреля 1901 года написал душераздирающее письмо Вильгельму Оствальду, заведующему кафедрой физической химии Лейпцигского университета. «Прошу Вас простить отца, который осмелился обратиться к Вам, дорогой профессор, в надежде помочь своему сыну. Я хотел бы прежде всего сообщить, что моему сыну, Альберту Эйнштейну, 22 года, что он четыре года проучился в цюрихском Политехникуме и прошлым летом блестяще сдал дипломные экзамены по математике и физике… Люди, мнению которых можно доверять, превозносят его талант, я же в любом случае могу заверить Вас, что он необычайно усерден и трудолюбив и чрезвычайно предан своей науке. Моего сына очень огорчает отсутствие работы, и с каждым днем им все больше овладевает идея, что он неудачник… Кроме того, его угнетает мысль, что он живет за наш счет — ведь мы не очень обеспеченные люди». Ответа не было. Неизвестно, знал ли сын об этом письме. Он сам уже писал Оствальду в марте и тоже ответа не получил. В апреле он должен был встретиться с Милевой в городке Лугано, но не приехал. Картер и Хайфилд: «Якобы он был в депрессии, так как получил еще несколько отказов». Почему «якобы»? А вы бы не были в депрессии?
Он съездил с Бессо в Триест — отец Бессо был там директором крупной страховой фирмы. Плевать уже на науку, хоть какую-нибудь работу получить. Была должность клерка на восьмичасовой рабочий день, временно. Не решился. И вдруг в конце апреля старый друг Марсель Гроссман сообщил, что есть шанс поступить в швейцарское патентное бюро в Берне (отец Гроссмана был дружен с Фридрихом Галлером, директором бюро) на должность эксперта. Работа — проверять и оценивать патентные заявки, улаживать отношения с изобретателями, оформлять авторские права. Но нужно подождать.
В эти же дни знакомые по Политехникуму предложили временно поработать учителем геометрии в средней технической школе города Винтертура. Альберт писал одному из цюрихских однокашников: «Я вне себя от радости, получив сегодня извещение, что вопрос разрешен окончательно. Понятия не имею, какой гуманный человек меня туда рекомендовал: ведь я ни у одного из моих бывших профессоров не был на хорошем счету, и в то же время мне предложили это место без моей просьбы. Есть еще надежда, что потом получу постоянную службу в швейцарском патентном бюро… Должен добавить, что я веселый зяблик и не способен предаваться меланхолическим настроениям, если только у меня не расстроен желудок или что-нибудь подобное…» С Милевой уговорились встретиться на озере Комо. 30 апреля: «Ты обязательно должна приехать ко мне в Комо, моя маленькая колдунья, и своими глазами увидишь, каким жизнерадостным я стал, и мои брови больше не хмурятся… Я люблю тебя как прежде. Я сильно нервничал, потому и был таким мерзким… Привези мой голубой халат, в который мы влезаем оба, и я покажу тебе удовольствия, каких ты еще не видела».
Он встретил ее в Комо 5 мая, они провели несколько дней вместе, ночевали в гостинице, осматривали красивые виллы. Потом он отбыл в Винтертур, она поселилась в соседней деревне. Он — ей, 9 мая: «Господи, как прекрасно было в тот последний раз, когда ты, дорогая, позволила мне прижимать к себе твое чудесное маленькое тело самым естественным способом… Если бы только я мог бы дать тебе немножко своей жизнерадостности, чтобы ты никогда не грустила и не унывала…» Она тоже пыталась искать работу — в Загребе; он отговаривал, обещая, что они вот-вот будут вместе. В Винтертуре он снял комнату, давал уроки шесть дней в неделю, по вечерам сидел в библиотеке, по воскресеньям ездил к Милеве. Она 21 мая вернулась в Цюрих — писать диплом у Вебера, рассчитывая потом сделать диссертацию. Он впервые вступил в публичную дискуссию по физике, напав аж на редактора «Анналов» Пауля Друда, написавшего о теории металлов; Друд назвал его замечания чушью. А она обнаружила, что беременна, — каждому свое…
Письмо, в котором она сообщает об этом, не нашлось, его ответное от 28 мая сохранилось (хотя, возможно, были и более ранние): «Мой милый котенок! Я только что прочел статью Ленарда о влиянии ультрафиолетового излучения на возникновение катодных лучей, она доставила мне такое удовольствие, вызвала такой восторг, что я непременно должен с тобой поделиться. Живи спокойно, будь весела, ни о чем не тревожься. Я не оставлю тебя и разрешу все наши проблемы к общему благополучию. Потерпи немного. Ты увидишь, что мои объятия не такой уж ненадежный приют, пусть даже сначала все у нас получается не слишком гладко. Как ты себя чувствуешь, дорогая? Как наш мальчик? И как твоя диссертация? Представляешь, как будет прекрасно, когда мы снова сможем работать вместе, без всяких помех, и никто не посмеет указывать нам, что и как надо делать. Множество радостей будет тебе наградой за все твои нынешние неприятности, мы будем жить мирно и счастливо». 1 июня: «Будь счастлива и не волнуйся, моя родная, я не оставлю тебя и все улажу наилучшим образом. Ты только потерпи! Вот увидишь, со мной тебе будет не так уж плохо, хотя все и начинается немного неуклюже». 7 июня он написал ей, что согласится на любую работу, какую предложат, хоть страховщика, после чего они поженятся не спрашиваясь родителей. (Картер и Хайфилд: «Снобизм Друда пробудил в Эйнштейне дух противоречия и заставил его поклясться, что он женится на своей беременной возлюбленной во что бы то ни стало». Господи, при чем тут Друд и его снобизм?!) Она отвечала ему 8 июня из Цюриха: «Мое сердечко хочет найти какую попало работу и жениться на мне! Но это неразумно…» Она звала его приехать летом к ее родителям: «Когда они увидят нас вместе, все их сомнения развеются».
3 июля Альберт подал документы на вакансию преподавателя в техническом училище города Бургдольфа — отказ. В патентном бюро никак не появлялась вакансия. 15 июля закончилась работа в Винтертуре. Он поехал к матери, потом с нею в Меттменштеттен — пытался ее «обработать». Милева в эти дни пересдавала экзамены и провалилась. В отчаянии забросила диссертацию, уехала к родителям, просила Альберта написать обо всем ее отцу; такое письмо не сохранилось, но, похоже, было, во всяком случае, ее родители восприняли незнакомого жениха совершенно нормально. В сентябре Альберт нашел временную работу в частном пансионе в Шафхаузене — по протекции знакомого по Политехникуму Конрада Габихта. Оплата всего 150 франков в месяц, отношения с директором пансиона сразу не сложились, ученик был всего один — девятнадцатилетний богатый англичанин Каген. С Вебером разладилось окончательно, нужен новый руководитель диссертации. До 1909 года Политехникум не был уполномочен предоставлять докторские степени, поэтому его студенты могли «прикрепляться» к профессорам Цюрихского университета. Там работал профессор физики Кляйнер — он взял Эйнштейна, а тот сменил тему — стал писать о движении молекул.
В начале ноября Милева вернулась в Швейцарию, чтобы быть ближе к любовнику, и поселилась в отеле в нескольких километрах от Шафхаузена. Скоро рожать, а он все не женится. Она не выдерживала. 13 ноября: «Если бы ты знал, как ужасно я тоскую, ты бы непременно приехал. У тебя денег нет. Это прелестно! Человек получает 150 франков и даровую комнату, и к концу месяца у него не остается ни цента! Не объясняй этим свое отсутствие в воскресенье, пожалуйста, если у тебя нет денег, я тебе пришлю. Если бы ты только знал, как я хочу тебя видеть! Думаю о тебе весь день и особенно по ночам…» Будущего ребенка она в этом письме назвала Лизерль, хотя до сих пор они говорили о мальчике. Также писала об Элен Савич (бывшей Кауфман): «Мы должны быть с ней очень милы, не только потому, что она чудесный человек, но и потому, что она нам поможет в одном предприятии». Каком? Биограф Денис Брайан[13] считает, что они хотели временно подсунуть Элен ребенка, так как сами, не будучи женаты, взять его не могли, а родители Милевы были заняты ее душевнобольной сестрой Зоркой.
