Арсен Лолашвили был кахетинским крестьянином, он с самого начала был не в ладах с законом и политическую статью «изловил» лишь с третьей попытки. Арсен собирался нарушить границу с Турцией, имея с собой какую-то антисоветскую писанину. По его обвинительному заключению я никак не мог понять, как и в чем он изменил Родине. Он был озлоблен и убегал из Грузии. Он был так озлоблен и так убегал, что даже не думал, Турция была впереди или Армения. В политике он не разбирался, права человека и демократию путал в основном с содомским грехом. В первые дни попадания в зону мы сблизились с Арсеном и Джони, и у нас с ними были добрые взаимоотношения; Арсен лишь после того невзлюбил нас, как мы подружились также с Жорой Хомизури и Рафаэлом Папаяном. Он предъявил нам ультиматум: либо я, либо Хомизури, высказав при этом свои, не очень-то либеральные, причины ненависти к Хомизури. Расстались мы с ним мирно, хотя, видимо, он продолжал держать в сердце обиду.
Интересная была мизансцена: грузины идут друг на друга – и удерживают их опять же грузины. Неожиданно Арсен выхватил нож и ударил удерживающего его Джони в живот. Нож был маленький, у всех были такие, необходимые при работе, и обычно мы оставляли их либо в цеху, либо в бараке, носить с собой никому и в голову не приходило. После того как Джони упал, Арсен двинулся на меня, отстранив Жору. Ударом ноги я выбил нож из рук Арсена (в дальнейшем признанный поэт и летописец зоны Манилович посвятил этому эпизоду небольшую поэму). На оставшегося без ножа Арсена набросилось ползоны, а мы с Жорой бросились к Джони. Рана оказалась неглубокой, однако кровь била фонтаном. Отец трав и кудесничества Арнольд Артурович Андерсон срочно обмыл рану, покрыл ее подорожником и ромашкой, а затем так мастерски сделал из майки бинт, что заслужил аплодисменты пострадавшего и, словно шелковичного червя, завернул его в бинт. Все это время администрация не появлялась.
Джони тайком подошел к Арсену и сказал ему, что если спросят про нож, то не говори ни слова, будто его не было вообще. Полная шпионов и предателей зона была действительно полна доносчиков, и администрация оказалась в курсе всех деталей, кроме самой причины случившейся драки. Никого не допрашивали, только Арсена вызвали. Когда его спросили, был ли у него нож, он, оказывается, ответил, что был (потом он оправдывался, что не мог сказать неправду), и его забрали в шизо. Соверши подобное я или Жора, нам было бы не миновать добавления к наказанию восьми лет и перевода в Чистопольскую тюрьму (это одно из эвфемистических имен ада), а Арсен отделался легко, хотя, скажи он, что ножа у него не было, его бы и в шизо не отправили.
Спустя несколько лет, когда мой брат, Давид Бердзенишвили, как мажоритарий от Батуми попал в первый парламент независимой Грузии и выступил в оппозиции к власти, кое у кого возникло желание, опираясь на надежного, по их мнению, человека, разыграть карту Арсена Лолашвили, тем самым обвинив нас в совершенных в зоне «злодеяниях». Президент Звиад Гамсахурдия узнал про этот запланированный женщинами самосуд, на который в здание парламента уже был приведен свидетель Лолашвили. Он направил Темура Коридзе и прогнал женщин вместе с Лолашвили: мол, политзаключенных следует ласкать, а не клеветать на них, возмущаясь – как это могли трижды судимого рецидивиста Лолашвили, поносившего будущего президента Гамсахурдия десять лет тому назад, впустить в здание Верховного Совета и т. п.
В грузинском языке не найдется слова, чтобы охарактеризовать политические взгляды Джони. Условно их можно назвать экстремистским ультрарадикализмом, однако это отнюдь не полностью описывает явление. Идеалом Джони считал республиканскую армию Ирландии. Говорил, что без террора не может быть ничего. Неистовствовал и сердился при упоминании либеральной демократии. Террор, только террор, вооружение и борьба! И это говорил человек, который ни до, ни после не обидел даже муравья.
В феврале 1987 года в Советском Союзе ни в одном политическом лагере не оставалось ни одного человека. Нет, остались двое – Вахтанг Дзабирадзе и Захарий Лашкарашвили. Когда все политзаключенные обсудили и договорились между собой, что в изменившейся политической ситуации, подписав достаточно легкий текст (первыми поставили свои подписи Сахаров и Орлов), можно было вернуться домой, эти два грузина отказались от этого и еще несколько месяцев пробыли в ГУЛАГе. Захария Лашкарашвили 3 июня 1987 года фактически выгнали из тюрьмы.
После освобождения он не нашел себя в национальном движении (будучи на словах радикалом и революционером, он не смог найти единомышленников). К этому добавились материальная нужда, постоянное отсутствие средств, и Джони Лашкарашвили подался в эмиграцию. Обосновавшись в Париже с помощью тамошних грузин, он получал от радио «Свобода» какие-то гроши за репортажи. Одному нашему местному лидеру Иуда накапал яду, и он из Тбилиси передал известному диссиденту Гинзбургу информацию: «Не доверяйте Лашкарашвили, он агент КГБ». Мне доводилось видеть много несправедливости, однако оскорбление этого фактически политического святого было одной из самых бессовестных и грязных интриг. Она была рассчитана на тот факт, что слово сына образованной и славной семьи, будущего лидера нации ценилось куда больше, чем слово какого-то таксиста со средним техническим образованием. Гинзбург поверил грузинскому лидеру, и Лашкарашвили потерял доставшуюся ему с трудом работу. С тех пор он еле сводил концы с концами, перебивался тяжелейшим каждодневным трудом в чужом городе.
Кратчайший способ ознакомления с Парижем – подняться на второй этаж соответствующего двухэтажного автобуса, надеть наушники, подобрать желаемый язык (западноевропейские языки, японский, китайский, русский) и напрячь глаза. Если повезет и в любезном «Антре силь ву пле» водителя вы уловите сильный грузинский акцент, знайте, что перед вами Захарий Лашкарашвили. Он хотел быть таксистом, все экзамены – вождение, топографию, маршрутизацию – сдавал на «десятку», но ничего не смог поделать с французским языком, и стремление его стать парижским таксистом так и осталось несбыточной мечтой. Джони женился – на девушке из Зестафони, конечно, кого же еще он мог найти в столице Франции? Вот и говорят сейчас родители по-грузински, а дети с ними – по-французски.
– Они меня французскому учат! – объясняет он нам иногда.
Рафик
Не найти на земном шаре человека, с которым я бы столько говорил или спорил, сколько говорил и спорил с Рафиком. Не могу вспомнить и другого человека, с кем у меня нашлось бы так много тем для разговоров и споров.
Наше заключение и заодно наши взаимоотношения вообще закончились почти четверть века тому назад, хотя поводов для разговоров, споров, ссор и сражений осталось и на последующие века.
Рафика, Рафаэла Ашотовича Папаяна, 1942 года рождения, семейного, отца двух детей, арестовали 10 ноября 1982 года. Он был приговорен к четырем годам лагеря строгого режима и к двум годам ссылки. Рафик вместе с Эдуардом Арутюняном был одним из учредителей Хельсинского союза в Армении в 1975 году. Когда арестовали Арутюняна и двух членов его группы, у Рафика и Эдмона Аветикяна провели обыск. Рафика тогда не арестовали, но строго предупредили. Однако, поскольку предупреждение не сработало, его арестовали вместе с Жорой Хомизури и спровадили в ГУЛАГ.
