— Да.
— Он имеет кучу всяких ученых степеней и все такое.
— Да.
— Большую часть времени он работает самостоятельно, но иногда читает лекции в высшей школе в Принстоне. Верно?
— Да.
— А еще он делал кое-что по заказу правительства, не так ли?
— Да.
— Ну вот, а дальше ты мне расскажешь сама. Потому что я больше ничего не знаю.
— Но и я больше ничего о нем не знаю! — выпалила Мэг. — Может, маме что-то известно. Этого я тоже не знаю. А то, чем он занимался, называлось… Ну, они это называли «Высшим классом».
— То есть под грифом «Совершенно секретно», да?
— Точно.
— И ты даже не догадываешься о том, что бы это могло быть?
— Нет, — Мэг тряхнула головой. — Почти ничего. Только так, одна мысль из-за его командировок.
— Ну и куда он ездил?
— Сначала за границу, в Нью-Мехико, и там мы были все вместе. Потом во Флориду, на мыс Канаверал, и там мы тоже были с ним. Но потом он стал постоянно куда-то уезжать, а мы осели здесь.
— Этот дом всегда принадлежал вам?
— Да. Но мы приезжали сюда только на лето.
— И ты не знала, куда посылают твоего папу?
— Нет. Сначала от него шло одно письмо за другим. Мама и папа каждый день обменивались новыми письмами. И мне кажется, что мама так и пишет ему по письму каждую ночь. Она бы так и отправляла их по-прежнему, но эта тетка на почте что-то проквакала по поводу горы писем, на которые все равно не отвечают.
— Наверное, они вообразили, будто твоя мама пытается его вернуть или что-то подобное, — сердито ответил Кельвин. — Они просто не в состоянии увидеть самую настоящую, искреннюю любовь даже у себя под носом. Ну ладно, проехали. Что было потом?
— Да ничего не было, — уныло призналась Мэг. — В этом-то и проблема.
— Ну, а что стало с папиными письмами?
— Они просто перестали приходить.
— И до вас не дошли никакие слухи?
— Нет, — отрезала Мэг. — Ничегошеньки, — ее голос дрожал от горя.
Между ними воцарилось молчание. Черные тени деревьев у них на коленях были такими густыми, как будто давили на них своим призрачным весом.
Наконец Кельвин как-то сухо спросил, не смея посмотреть на Мэг:
— Как ты думаешь, он мог погибнуть?
И снова Мэг взвилась, как фурия, и снова ему пришлось силком усаживать ее на место.
— Нет!!! Нам бы десять раз сообщили, если бы он погиб! Есть же телеграф и все прочее! Они всегда об этом сообщают сразу!
— Но что они вам сказали?
Мэг едва могла говорить: к горлу подступили рыдания.
— Ох, Кельвин, мама без конца пытается от них хоть чего-то добиться! Она сама несколько раз ездила в Вашингтон и все время куда-то пишет! А ей все время отвечают, что он выполняет тайную и опасную миссию и что она может им гордиться, но он пока не имеет возможности… возможности с нами связаться. И они непременно известят нас, как только будут какие-то новости.
— Мэг, ты только не бесись, но не может оказаться так, что они и сами ничего не знают?
— Этого я и боюсь больше всего, — по щеке Мэг проползла одинокая слезинка.
— Ты боишься заплакать? — ласково спросил Кельвин. — Ты ведь с ума сходишь от горя, верно? Не бойся, поплачь. Тебе станет легче.
— Я уже плакала, слишком много плакала, — дрожащим голосом призналась Мэг. — Но я должна быть как мама. Я должна сдерживать себя.
— Твоя мама — совсем другой человек, и она намного старше тебя.
— Хотела бы и я быть другой! — выпалила Мэг. — Ненавижу себя!
Кельвин осторожно снял с нее очки. Затем вынул из кармана платок и вытер ее слезы. Это молчаливое сочувствие сломило последнюю преграду: Мэг скорчилась, и слезы хлынули ручьем. Кельвин молча сидел рядом и лишь иногда робко гладил ее по голове.
— Прости, — всхлипнула наконец Мэг. — Мне ужасно жаль. Теперь ты тоже меня возненавидишь!
— Ох, Мэг, — сказал Кельвин, — ты и вправду тупица. Как ты не можешь понять, что такое чудо, как ты, я впервые встретил за долгое-долгое время?
Мэг выпрямилась, и лунный свет засверкал на ее мокром от слез лице. Без очков ее глаза поражали неожиданной красотой.
— Если Чарльз Уоллес вундеркинд, то я, скорее всего, ошибка природы, — и снова луна блеснула, на этот раз на скобках на зубах.
Похоже, она сказала так нарочно, ожидая его возражений. Но вместо этого Кельвин спросил:
— Знаешь, что я сейчас впервые увидел тебя без очков?
— Без них я слепая, как крот. У нас с папой у обоих сильная близорукость.
— Ну так вот: у тебя такие глаза, в которых можно утонуть, — сказал Кельвин. — И знаешь что? Ты, пожалуй, так и ходи лучше в очках. Потому что я вовсе не обрадуюсь, если кто-то еще увидит, какие удивительные у тебя глаза.
Мэг не сдержала довольной улыбки. Она почувствовала, что краснеет. Интересно, это можно увидеть в лунном свете?
— Ну ладно, хватит вам двоим время терять, — вдруг раздался в темноте недовольный голос. Из теней выступил Чарльз Уоллес. — Да, я за вами следил, — быстро признался он, — меньше всего мне хотелось вам помешать, но уже пора, детки, уже пора! — его голос звенел от возбуждения.
— Что пора? — удивился Кельвин.
— Мы уходим!
— Уходим? Но куда? — Мэг машинально схватила за руку Кельвина, ища поддержки.
— Если бы я знал! — ответил Чарльз Уоллес. — Но я думаю, что мы уходим искать папу.
И в этот миг из темноты перед ними словно выскочила ниоткуда пара сверкающих глаз: это луна блеснула в очках миссис Кто. Она каким-то образом оказалась рядом с Чарльзом Уоллесом, и Мэг не могла понять, как эта женщина умудрилась просто возникнуть на пустом месте. Услышав какой-то шорох за спиной, девочка резко обернулась. Там, по ту сторону каменной ограды, стояла миссис Что-такое.
— Ох, как мне надоел этот ветер! — плаксиво воскликнула миссис Что-такое, — он все время сдувает в сторону из-за всей этой одежды! — она щеголяла в той же копне шарфов и шалей, что и накануне, и стоптанные башмаки были при ней, а на плечи она накинула одну из простыней миссис Бунскомб. Пока она перебиралась через ограду, простыня зацепилась за ветку и соскользнула. Фетровая шляпа сползла на самые глаза, а другая ветка стащила с плеч розовый паланкин. — Ох, горе мне! — вздохнула старушка. — Никогда я к этому не привыкну!
Миссис Кто, кудахча, носилась кругами возле нее, и при этом казалось, что ее маленькие ножки вообще не касаются земли:
