А Вовке собственное существование виделось иначе. Он мучительно тяготился опёкой женщин – мамы и сестры. Эти бесконечные одёргивания, когда он спешил что-нибудь сказать! Как тяжело жить под непрерывным надзором, наверно, понимает только тот, кто сам испытал такое.
И торчала на его пути ещё одна закавыка, которую он страшно хотел преодолеть, но не мог: Вовка панически боялся вспышек гнева Ольги Владимировны. Этот секрет он хранил ото всех, даже от отца.
В самом начале весны умер Сталин. Радио печальным и торжественным голосом медленно произнесло: «Не стало великого соратника и гениального продолжателя дела Владимира Ильича Ленина». Митя оторвался от школьных и домашних дел и первый раз внимательно прислушался к тому, что творилось в стране. До этого ему казалось, что всё в полном порядке, и можно не волноваться. Каждый день радио оповещало, плакаты повторяли, книги подтверждали, что под мудрым руководством вождя страна движется от победы к победе по дороге к коммунизму. То, что «от победы к победе» указывало на благополучное состояние дел, даже лучше, чем просто хорошее. А «коммунизм»… Ещё до школы Митя, прочитав на улице лозунг, громко спросил маму:
– А «вперёд к победе коммунизма» – это куда?
Мама почему-то испугалась и, наклонившись к нему, скороговоркой зашептала:
– Пойдём быстрей, дома объясню…
Дома Митя переспрашивать не стал, но позже он от кого-то узнал, что при коммунизме не будет денег, и тогда ему понадобились уточнения. Он обратился к отцу, и тот очень понятно объяснил, что постепенно всяких товаров будет становиться всё больше и больше, и их начнут раздавать бесплатно. Сперва – самые дешёвые, например, пёрышки для ученических ручек, потом – карандаши, потом всё остальное.
– И мороженое будет бесплатно?
– Когда-нибудь и мороженое станут просто так давать.
И Митя решил, что «коммунизм» – это здоровско.
Перед смертью Сталин болел, и несколько раз в день чёрная бумажная тарелка передавала сводки о его здоровье. По ним Митин папа составил свой диагноз и понял, чем окончится эта болезнь. Поэтому высокопоставленная смерть не стала для него неожиданностью. Но всё-таки было странно видеть, как отец радовался тому, что его диагноз совпал с официальным медицинским заключением. Как-то не увязывались нескончаемая траурная музыка и удовлетворённое потирание рук. Но папе видней: раз он спокоен – значит, тревожиться нечего, значит, всё потихоньку обойдётся и опять пойдёт, как надо.
Сталин присутствовал повсюду в виде портретов, газетных фотографий, бюстов, памятников и цитат. Он давно стал эмблемой страны такой же, как якорь являлся эмблемой флота, шашечки – эмблемой такси, а большая красная буква «М» – эмблемой метрополитена.
И вот в самом начале весны красивый голос сообщил:
– В двадцать один час пятьдесят минут при явлениях сердечно-сосудистой и дыхательной недостаточности Иосиф Виссарионович Сталин скончался…
И государство запнулось. В первую очередь спазм парализовал столицу. Ещё недавно такая тугая сеть улиц, враз обвисла как будто отпущенная ослабевшей лапкой кособокого паучка, что замер в центре паутины. Город притих. Любое движение по мостовым и тротуарам казалось кощунством. Несколько дней не было слышно детских голосов. Да и взрослые говорили тихо. Голубятники перестали гонять свои стаи. Даже чёрные скелетики голых веток замерли, не зная можно ли им раскачиваться на ветру. Страну поразила судорога растерянности и беспомощности. В Митином классе Ольга Владимировна провела минуту молчания, и весь день на уроках стояла тишина. Даже Лёнька Каратаев сидел смирно, сгорбившись, и только иногда тяжело вздыхал. Ольга Владимировна вела занятия, ставила отметки, но всё делала автоматически – на сознание безнадёжной тяжестью могильного камня давили два слова: «Всё кончено». Она, как, наверно, и большинство жителей страны, верила, что только умерший являлся оплотом абсолютной справедливости. С его кончиной её многолетняя борьба за жизнь отца теряла смысл.
Вовкин папа несколько дней не ночевал дома. Он охранял государственную безопасность, и, чтобы в траурные дни враги не устроили провокаций, ему приходилось много работать. Вовка без него скучал.
Не приходил домой и отец Миши Реброва. Со смертью Хозяина поток руководящих указаний иссяк, и работа Реброва-старшего застопорилась. Всё, что могло думать, было сейчас брошено на решение главного вопроса: кто станет преемником? Сумеешь угадать – не только сохранишь свой пост, но, если не дурак, резко пойдёшь вверх. Правда, если промахнёшься, то прощайся со всем достигнутым. А информация просачивалась скупо и была противоречивой. Значение этих дней в судьбе семьи осознала и Мишина мама. Она нервничала и изводила окриками и придирками домработницу, бессловесную Зину.
В семье Олега Коржева, единственного, с кем Мишка проводил время на переменках, появилась робкая надежда. Его отец, известный скульптор, несколько месяцев назад уехал среди ночи с людьми в военной форме. Олежке сказали, что папу направили в важную длительную командировку в далёкую Хакасию, где нет почты, поэтому письма оттуда не приходят. Он терпеливо ждал возвращения отца. После смерти вождя дома стали часто произносить слова «заслуженный человек» и «амнистия». То, что это относится к папиной командировке, Олег не понимал.
Первыми траурное настроение поколебали дети. Они не могли долго находиться в скучном миноре. По крышам сараев, в арках подворотен, сквозь решётки оград зазвенели ребячьи голоса. Вскоре из форточек снова раздалось:
– Славик, иди обедать!
– Ма-а! Ну ещё немножечко!
– Я кому сказала?!
Жизнь снова входила в свои права. Оживали улицы, закачались ветки на деревьях, зачирикали воробьи. А вдали от детского и птичьего щебета, за толстыми стенами, за дубовыми дверями, за широкими зелёными спинами охраны, там, где пахло властью и кровью, из-под опущенных век недобро позыркивали глаза, предупреждающе скалились клыки, слышалось утробное рычание. Там не на жизнь, а на смерть шла борьба за личное благополучное будущее.
Однажды Митя опять оказался в Вовкином дворе. Его друг, обрадовавшись Митиной неосведомлённости, бросился в который раз пересказывать всё, что знал о Великих похоронах.
– Там получилась такая теснотища, что ступить было нельзя, чтобы кому-нибудь ногу не отдавить. А после того, как всё кончилось, стали подметать улицы и насобирали три грузовика пуговиц. Ботинок, галош, ботиков увезли десять машин, и все ботинки с левой ноги, – округлял он глаза, чтобы подчеркнуть загадочность произошедшего. – А дворники полные карманы наручных часов набрали. И золотых тоже.
– Так они же все раздавленные, наверно, – заметил сообразительный Митя.
– Не знаю. Может, какие и сохранились. А если золотые, какая разница? Пружинки, колёсики собрал и продал.
– Нет, они золотые только снаружи. Точно.
Разговор перешёл на устройство золотых часов, а уже через минуту решался важный вопрос: как лучше всего провести время, какую игру затеять?
