В том же году Евгения Гинзбург была вновь арестована в присутствии приехавшего из Казани сына. Цель ареста заключалась в том, чтобы оформить ей пожизненное поселение в Магадане. Через семь лет в письме к Василию от 12 февраля 1956 года, сетуя на его юношеское невнимание, она возвратилась к этому эпизоду: «…я с некоторой грустью вспоминаю о том времени, когда я уезжала в легковой машине в приятном обществе тт. Палея и Ченцова[53] из старого дома. Я вспоминаю, как ты смотрел мне вслед, как разрывалось мое сердце от выражения твоих глаз, но в то же время я вспоминаю, какое у меня тогда было волнующее чувство, что у меня действительно есть сын, что он мой друг и единомышленник, что он серьезный человек, с которым я могу делить и горе, и радость».
На этот раз все обошлось благополучно, и она вернулась к сыну.
Окончив школу, Василий улетел «на материк», в Казань, где поступил в медицинский институт, по совету матери и ее второго мужа, бывшего лагерного врача. Они не исключали в будущем ареста Василия – кто мог в сталинское время исключать такую возможность, особенно для сына репрессированных родителей! А специальность врача, считали они, обеспечит ему в лагере, коли такое случится, наиболее благоприятные условия для выживания.
Василий стал студентом-медиком.
И вновь наступили долгие годы разлуки. Правда, после смерти Сталина и реабилитации Евгения Гинзбург иногда виделась с сыном, приезжая к нему из Магадана. Но это случалось редко. А в остальное время мать постоянно писала ему, наставляя на путь истинный, ежемесячно высылала ему заработанные в Магадане учительским трудом деньги. Писал Василию и освободившийся после лагерей и ссылки отец. Извлечения из этой переписки опубликованы в прошлом году в журнале «Октябрь» (№ 8).
Родителям, ярким представителям своего поколения, пережившего революцию, войны, коллективизацию, индустриализацию, массовые репрессии и реабилитацию, хотелось, чтобы сын унаследовал именно их мысли и представления о жизни, а он принадлежал уже к совсем другому времени. К тому же, хотя мы не располагаем ни одним ответным письмом самого Василия Аксенова, даже из родительских писем к нему возникает ощущение человека, обладающего довольно сильным характером и имеющего твердое понимание того, что ему нужно, а что нет. И действительно, он уже многое испытал: сиротство, участь сына «врагов народа», лишения военных лет и скудный быт лет послевоенных, он уже в полной мере ощущал мертвящий дух повседневной советской казенщины и всем существом восставал против него. А тут еще воспоминания военного детства об американской помощи по ленд-лизу: вкус настоящей тушенки, крепкие джинсы, неснашиваемые башмаки. Да еще американский джаз, занесенный в провинциальную Казань неведомо откуда взявшимися Олегом Лундстремом и его оркестрантами!..
Студент Казанского, вскоре Ленинградского медицинского института в начале переписки, а позже – молодой врач, Василий Аксенов был стилягой по убеждению, вместо солидной карьеры врача мечтал (чтобы посмотреть мир) устроиться медиком на суда дальнего плавания, влюблялся, по мнению родителей, не в тех девушек. При этом и политические взгляды сына были уже куда более радикальными, чем у его прошедших лагеря и тюрьмы, но еще сохранявших верность коммунистическим иллюзиям родителей. Поэтому их сообщения о восстановлении в коммунистической партии, как и совет матери вступить в партию ему самому, вряд ли могли вызвать у него воодушевление.
Евгения Семеновна постоянно делилась с Василием впечатлениями от прочитанного (стихов и прозы), от увиденных кинофильмов и, конечно, своим жизненным опытом. Очень эмоционально переживала его пристрастия и увлечения (особенно его приверженность к «стиляжеству»), порой слишком драматизировала житейскую ситуацию. Больно ранило ее, что сын месяцами не отвечает на ее взволнованные письма.
Сквозной темой многих писем матери является проблема теплого зимнего пальто, которое у Василия постоянно куда-то пропадает, а взамен появляется «стиляжная хламида». Все это нашло отражение в позднем рассказе Василия Аксенова «Три шинели и Нос» (1996), где герой рассказа признается: «Я ненавидел свое зимнее пальто больше, чем Иосифа Виссарионовича Сталина. Это изделие, казалось, было специально спроектировано для унижения человеческого достоинства: пудовый драпец с ватином, мерзейший „котиковый“ воротник, тесные плечи, коровий загривок, кривая пола. Студенты в этих пальто напоминали толпу пожилых бюрократов».
И конечно, вместо добротного советского «изделия» появлялось из комиссионки заношенное до дыр пальтишко «верблюжьего цвета, с которого «свисал пояс с металлической, не наших очертаний, пряжкой» («Три шинели и Нос»).
Это будет написано Аксеновым более сорока лет спустя, а пока магаданскими зимними ночами Евгении Гинзбург не спится после получения от живущей в Ленинграде сестры известий о том, что ее Вася кашляет и мерзнет от холода в далеком городе на Неве.
Отец, как это свойственно мужчинам, относился к перипетиям сыновней жизни более снисходительно и терпимо, его письма нередко выдержаны в шутливом тоне, но изредка встречаются и жесткие отповеди.
Письма родителей Аксенов хранил всю жизнь, они были с ним и в годы эмиграции.
Между тем время шло. Василий окончил институт, стал врачом – сначала в Ленинградском порту, потом в ленинградской области, затем в Москве. К началу шестидесятых годов относится его яркий литературный дебют: в журнале «Юность» были опубликованы его романы «Звездный билет» и «Коллеги». По ним сразу же стали сниматься кинофильмы. Съемки фильма «Мой младший брат» по «Звездному билету» начались до выхода романа из печати. По воспоминаниям Аксенова, в июле 1961 года во время съемок фильма таллинский пляж вдруг запестрел оранжевыми обложками «Юности» – шестого номера журнала за этот год со «Звездным билетом». Это был успех, это была слава.
Евгения Семеновна, она с 1957 года живет во Львове, тоже успела уже заявить о себе как писатель, ее воспоминания о рабфаке были опубликованы в Казани в 1963-м. Но до публикации ее главной книги было еще далеко. Первая часть «Крутого маршрута» впервые будет опубликована в ФРГ (Франкфурт-на-Майне) в 1967 году, на родине книга выйдет целиком лишь в 1989 году.
Мать и сын воссоединились в Москве только в середине шестидесятых (1966 год), когда с помощью Василия Евгения Гинзбург поселилась в известном писательском кооперативном доме у метро «Аэропорт». Друзья сына быстро стали и ее друзьями. Именно такие отношения сложились у нее с Анатолием Гладилиным, Беллой Ахмадулиной, Зоей Богуславской, Бенедиктом Сарновым, многими другими известными писателями и поэтами тех лет. Особенной теплотой и взаимностью была отмечена ее дружба с Евгением Евтушенко, даже в ту пору, когда его отношения с Аксеновым стали желать лучшего. Столь же сердечными сделались и ее отношения с будущей второй женой Василия Майей Овчинниковой.
В 1976 году Василию Аксенову удалось добиться разрешения на совместную с матерью поездку во Францию. В путевых записях Евгении Гинзбург, часть которых так же, как и письма к сыну, публиковались в журнале «Октябрь» (2012, № 8), в записи за 19 августа 1976 года читаем:
