— Папа, а где эта медаль сейчас? Что-то я ее никогда не видела.
— Дай вспомнить… Ах да! Слава богу, мне недолго пришлось носить эту тяжесть. Под конец учений один танк наехал на учебную противотанковую мину, и у него отлетело колесо. Недолго думая я поставил на место укатившегося колеса свою медаль. Глазомер меня не подвел — медаль подошла точь-в-точь. И танк первым взобрался на господствующую высоту, где находился штаб условного противника. За что мне вручили другую медаль, фарфоровую.
— Не знаю, но моя была из чистейшего белоснежного фарфора. Армейский умелец вырезал на ней короткую надпись: «За ум» и сделал это такими крошечными буковками, что прочитать их можно было только под микроскопом. На другой стороне стоял номер награды: номер один. Насколько мне известно, второй медали «За ум» никто еще не получал. Размером медалька была с рисовое зернышко, и я носил ее в спичечном коробке на клочке ваты. По случаю окончания учений был устроен праздничный обед — а по праздникам у нас в части готовили плов. За обедом кто-то попросил меня показать медаль. Я стал открывать коробок, рука дрогнула — медаль выпала в миску с пловом и затерялась среди рисинок.
— Нет, я и не просил. С этими наградами столько хлопот. Попробуй форсировать реку, когда у тебя на шее висит пудовая медаль. Я, правда, все равно быстрее всех оказался на другом берегу и все там разведал.
— Я шагал по дну с медалью на шее. Вот меня противник и не заметил.
— С кухней.
— Ах, эта! Нет, я ее на том берегу оставил пастись… Ладно, не отвлекайся, пиши свое упражнение. Тебе же еще немецкий делать, да?
О послушании
— Папа, можно, я тебя слушаться буду, а маму нет?
— Решай сама, ты уже большая. Но прежде выслушай историю, которая случилась некогда в далекой Австралии.
Жила-была на окраине Сиднея вдова, и было у нее три дочери: Одноглазка, Двуглазка и Троеглазка. Раньше у Одноглазки было три глаза. Не слушалась дочка матери, по лесу бегала, два глаза сучком выколола.
Двуглазка тоже с тремя глазами была. По ельничку с сестричкой носилась, один глаз на сучок наколола. Троеглазка же матушку во всем слушалась — и осталась с глазами, третий глазок у нее во лбу был. Пролетал мимо Змей о трех головах, взял в жены Троеглазку и унес к себе в замок на край света, на остров Тасмания. Осталась матушка с двумя непослушными дочерьми. Однажды сказала им: «Не купайтесь в лесном озере. Там водяной сидит, на дно утащит». Не послушались дочери, побежали наперегонки в том озере купаться. Двуглазка первой прибежала. Утащил ее водяной, свадьбу шумную справил: озеро бурлило, как вода в котле. Осталась матушка с одной Одноглазкой. Однажды сказала ей: «Не ныряй в море-океан в незнакомом месте, там могут быть коряги». Не послушалась Одноглазка, нырнула с высокого берега в незнакомом месте. На корягу не напоролась, зато попала акуле в зубы. Зубы у акулы, как набор кухонных ножей, один другого больше и все острые-преострые. Откусила акула ногу, и стала Одноглазка Одноножкой. Однажды сказала ей мать: «Не подходи на улице к незнакомым мужчинам, не слушай их речей медовых, лживых». Не послушалась… Остановил ее на улице первый встречный, конфетку протягивает и шепчет что-то. «Говорите громче», — просит Одноглазка-Одноножка. А он рукой манит. Подскочила к нему на одной ножке и ухо подставила: «Ась?» А он — цап! — и откусил ухо под корень. Стала Одноглазка и Одноножкой, и Одноушкой. Сидит, бывало, на крылечке, ножкой покачивает, глазом каждого прохожего провожает. Бегут мимо аборигены с копьями, едут фермеры на фургонах — никто на Одноглазку-Одноножку-Одноушку даже не посмотрит, не оглянется. Кому такая нужна?! Вдруг — трах! бах! — вошли в гавань Сиднея сто кораблей. На главном — сам адмирал Нельсон. Молодой, красивый, в битвах покалеченный: одной ноги нету, ухо саблей отрублено, вместо глаза черная повязка, к другому подзорная труба приставлена. Разглядел в трубу красну девицу и руки ей протянул. И она ему руки протянула. Их руки встретились. Сжал ее пальцы нежно и взмолился: «Будь моей женой, Двуручка!» Побежала непослушная дочка к матери за советом, выходить за Нельсона или нет. Сказала ей мать со слезами: «Не выходи, доченька». На следующий день свадьбу сыграли. Невеста была во всем белом, на двух глазах белые повязки; жених — во всем черном, на глазу черная повязка. У нее ножка — из белой березы, у него — из черного железного дерева. Пир был на весь Сидней, три дня никто глаз не смыкал!
Вот такая история. Хочешь верь, хочешь нет. И рассуди, стоит ли маму не слушаться.
О золотых волосах
— Папа, тебе какие волосы больше нравятся: как у тебя или золотые?
— Не знаю.
— А мне золотые.
— Почему?
— Красиво. С ними чувствуешь себя принцессой.
— Когда у меня были золотые волосы, я себя принцессой не чувствовал.
— Папа, ты шутишь? Когда у тебя были золотые волосы?
— Я родился с золотыми кудрями. Родители сначала удивлялись: в кого это я? У них были темные волосы. Потом на чердаке нашелся портрет маминой прабабушки — она тоже оказалась златовласой.
— С короной?
— Нет, на портрете ей пять лет. Замуж за принца она вышла в восемнадцать.
— Ну, у мальчиков короткие волосы, а я бы заплетала косы.
— И косы у меня были. Когда мы жили в Косово — это такой маленький город на Украине. Там все ходят с косами.
— И мужчины?! Что-то не верится.
— А в Шотландии мужчины носят клетчатые юбки — килты…
— Знаю, по телевизору видела.
— Помнишь, у нас на кухне висят глиняные тарелки с рисунками: женщина на коне, музыканты, птицы, цветы. Тарелки из Косово. В этом городе все гончары: дети месят глину, женщины расписывают тарелки, а мужчины сидят за гончарными кругами. Заплетут на заре косы — и за дело. Из Косово мы переехали в Чернигов, и волосы у меня стали черными, как воронье крыло. А в Витебске я звался Витей — там же одни Вити живут.
— Папа, ты все шутишь! Между прочим, волосы у тебя и не очень черные — столько седых волос!
— Вот-вот! Интересно, сколько у меня за эту зиму седины прибавилось?! Каждое твое падение на катке — новый седой волос…
— И двойки в дневнике?
— Двойки — ерунда. Их можно стереть ластиком.
— Ты серьезно?
— Конечно. Это самый верный способ, как превратить красавца отца в седого как лунь старца.
— А что такое лунь? Луна?
— Нет, это такая хищная светлая птица. Она хватает девочек, которые задают своим отцам слишком много вопросов…
— Папа, ты перепутал! Я читала в энциклопедии: луни хватают не девочек, а их отцов. Утащат к себе в гнездо на высокую отвесную скалу, под самые облака, а в гнезде сидят, разинув клювы, штук пять или шесть любознательных лунят. Пока не ответишь на все вопросы любознательных птенцов — обратно не отнесут!
