— Благодарю вас, — сказал генерал, взглянув на наклейку на бутылке.
— Рад быть здесь, ваше превосходительство, — это прозвучало по-солдатски, и генерал принял это с легкой улыбкой.
— Мистер Сондерс, — сказал генерал, — это капрал Иванов.
— Он был в дедушкиной армии, — пояснил Александр.
— А теперь успешный делец по части так называемых ценных бумаг, — добавил генерал, и я понял, что человек в безвкусном костюме был одним из тех спекулянтов, которые делали деньги на шанхайской бирже. Иванов крепко пожал мне руку и как будто с облегчением сказал:
— Рад с вами познакомиться.
Он посторонился и пропустил генерала, который спешил к двери встречать очень старого человека с медалями на груди. Я услышал шорох и увидел баронессу, спускающуюся по лестнице.
Адмирал галантно устремился вперед и предложил баронессе руку.
— Тамара, — сказала она своим звучным голосом, — felicitations[25], и дай Бог нам праздновать твои следующие именины дома.
Она дотронулась до Тамариного бледного лба губами и дала ей маленький пакетик, завернутый в розовую бумагу. В манере, с которой баронесса приветствовала того или другого гостя, была почти незаметная разница; Иванову она протянула только два пальца.
— Я только что говорил мистеру Сондерсу, — сказал адмирал Сурин баронессе, — какая ужасная для Америки трагедия с судном «Пеней» и какие серьезные последствия для будущего.
— А что вы ожидали, mon cher, когда страной управляет народ?
— Да, но его превосходительство президент может потребовать возмещение, не так ли?
— Ах, пока он будет советоваться со всеми гражданами, весь флот будет на дне.
— Ну, все равно, — улыбнулась мне баронесса, — мистер Сондерс работает в английской газете.
Ее замечание имело мало общего с темой, о которой говорил адмирал, но, очевидно, тот факт, что я работал для подданных монарха, был в мою пользу. Решив, что пришло время уходить, я отложил разговор об уроках до более подходящего времени и стал прощаться с генералом.
— Нет, мистер Сондерс, — сказал генерал с почти испуганным выражением лица, — вы не можете уйти, друг мой.
Будет непростительно, если вы не попробуете именинного пирога.
— Это просто оскорбительно! Специальный пирог для именин, как ваш торт для новорожденных в Америке.
Это был Петров. Он оказался около меня неожиданно, улыбаясь и кивая головой. Я не заметил его прихода и не ожидал увидеть его здесь. Он посмотрел с удивлением на две бутылки шампанского в своих руках, как будто бы не зная, как они очутились у него, и поставил их неловко на стол.
— Ваше превосходительство, — сказал он генералу, — разрешите мне показать фотографию, которую прислал Николай.
Он достал фотографию молодого человека с тем умышленно вызывающим выражением лица, которое бывает только в ранней молодости.
— Новое поколение, а? — спросил он, наклоняясь над плечом генерала и глядя на карточку.
— Отличный молодой человек, — генерал показал карточку мне. — Сын Петрова учится в Америке.
Я не знал, что Петров был женат, он выглядел человеком, давно живущим без семьи. Он разговаривал со мной несколько раз, когда подавал мне в Американском клубе, но разговор всегда касался или России, или Штатов.
— Его мать умерла, — сказал Петров, словно читая мои мысли. — Два года тому назад я послал его в Сан-Франциско. Он будет служить России лучше, если у него будет хорошее образование.
— Это возможно только потому, что его отец служит у американцев, — пояснил генерал. — Николай — счастливый сын отца, который посылает ему свое жалование.
— Единственный сын, — сказал Петров, — назван в честь царя. Он не только мой сын, но и будущая надежда России.
Он взял карточку и стал разглядывать ее.
— А что он изучает? — спросил я.
— Историю, как и его отец, — ответил генерал.
Петров посмотрел на меня внимательно, очевидно слово «история» должно было произвести на меня особое впечатление.
— Я готовился быть преподавателем истории, — сказал он. — Я учился в университете два года. Потом пришла революция, все студенты стали солдатами, а теперь…
Он развел руками, как будто прося извинения за настоящее.
— А что если ваш сын полюбит американскую девушку и решит остаться в Америке?
Я сразу же пожалел, что спросил о том, что для меня было только банальным вопросом, а для Петрова оказалось откровением. Лицо его покраснело, глаза умоляли меня отречься от подобного предположения. Он долго теребил галстук, пока, наконец, не нашел подходящих слов, и сказал:
— А что, если вы, мистер Сондерс, полюбите здесь, в Шанхае, иностранку? Что случится тогда?
— Я ее возьму с собой домой, — ответил я. — Но это едва ли случится.
— Так же и с Николаем, — сказал Петров. — Едва ли случится, или возьмет с собой домой.
— Пожалуйста, господа, садитесь, — сказал генерал, взял меня за локоть и подвел к столу.
Александр сел рядом со мной. Я сел напротив Тамары и опять был поражен выражением ее лица. В нем не было прежней меланхолии, оно выглядело много моложе, совсем другим, чем обычно. Отрадное чувство, которое светилось в ее темных глазах, как мне казалось, относилось к чему-то, давно минувшему. Она обращалась ко всем с лучистой улыбкой, но, похоже, замечала только своего отца. Генерал поднес ей на подносе бокал шампанского, все встали и стали петь в ее честь какую-то песню. Тамара ласково засмеялась и, сложив руки, ждала, когда отец поцелует ее в щеку. Она выпила бокал до дна, налила опять и подала его отцу. Адмирал Сурин налил еще бокал шампанского и поднес его баронессе, продолжая петь. По обычаю, нужно было повторять слова «пей до дна», пока каждый гость пил свой бокал. Это продолжалось до тех пор, пока не кончилось шампанское. Когда наступил мой черед, Петров, который протиснулся между мной и Александром, сказал мне, что это значит «вверх дном».
— Это то, что мы желаем Советскому флоту, — сказал адмирал.
— А можно мне тоже? — спросил Александр, но две бутылки были уже пусты. Капрал Иванов был последним, и он получил только полбокала. Тамара взяла свой бокал, налила в него немного чаю и поднесла его на подносе Александру.
Мальчик встал и с серьезным лицом смотрел на мать. Увидев ее улыбку, он стал улыбаться, а потом смеяться. Она взяла его голову руками и поцеловала в лоб.
— За Россию? — спросил Александр.
— Нет, в этот раз за твое здоровье и счастье, — сказал ему дед.
— Чтобы ты вырос большой, сильный и стал морским офицером, — воскликнул адмирал. Я посмотрел на генерала. Его полузакрытый глаз заставил меня снова подмигнуть ему, но он этого не заметил. Казалось, он не слышал возгласа адмирала. Он был отстранен от настоящего и, как Тамара, погружен в свои воспоминания. Это продолжалось короткий миг. Он дотронулся до своего шрама на лице, словно то был амулет, и сказал что-то по-русски баронессе. Та улыбнулась.
