А потом стало светать, костер постепенно угас, а людей сморил сон.
На следующий день
На следующий день Бен весело шагал по дороге, которая, если повезет, должна была, хоть, может, и не очень скоро, привести его домой. Было серо и пасмурно, но это не портило ему настроение.
По временам, при мысли, что не стал будить Фонтанну и ушел один, он сам себя ругал болваном.
Но тут же понимал, что поступил как надо, а главное — он верил в глубине души, что это все не важно: остался он или ушел, играет на кларнете или на бандонеоне. «Ну вот и хорошо», — подумал он, поскольку ни на том, ни на другом играть был не обучен.
Он шел уверенно, без колебаний и смутно чувствовал: его уход не имеет значения (хотя и непривычно было так вот вдруг отбросить беспокойство). Выразить это словами Бен еще не умел, но начинал понимать: все важное отныне оберегается звездой.
Пошел дождь, Бен улыбнулся.
— Это, наверно, опять Фабиан, — подумал он вслух и стал пританцовывать.
* * *
Фонтанна проснулась с первыми каплями дождя и увидела, что она одна.
Она полежала, подставив лицо небесной влаге, чтоб она ее умыла, и внимательно разглядывая африканский узор платка, которым была накрыта. Потом вскочила, накинула платок на голову и побежала в дом.
Она нашла там Фабиана Вальтера с Ковбоем — они уселись завтракать и откупорили к столу бутылочку вина.
Фонтанна посмотрела на них с укором и, вытираясь платком, проворчала:
— Опять плясали!
— Нет! — стал оправдываться Ковбой. — Теперь это не мы.
— У госпожи Природы тоже есть свои причуды, — прибавил Фабиан.
— Поспали хорошо? — спросил Ковбой.
Фонтанна неуверенно сказала «да».
— Голова не болит?
— Да так… — ответила она. — Но в общем ничего.
— Хотите рюмочку? — предложил Ковбой.
От рюмочки она стыдливо отказалась, но пообещала станцевать им что угодно за чашку хорошего кофе.
Приятели стали возиться с кофеваркой, о чем-то переговариваясь с серьезным видом. А Фонтанне не терпелось — запах кофе щекотал ей ноздри. Наконец Фабиан что-то шепнул Ковбою, и тот кивнул:
— Ага.
— Мы сошлись на «пробуждении цветка», — сообщил Фабиан.
— О’кей! — легко согласилась Фонтанна.
Мужчины уселись на барную стойку, поставили между собой бутылку рома и жадно уставились на Фонтанну. Девушка влезла на кухонный стол, опустилась на колени, накрыла голову руками, сжалась в комок. И замерла, погрузившись в себя. Ковбой и Фабиан перестали пихаться локтями и ждали, когда начнет просыпаться цветок.
Первыми зашевелились пальцы ног цветка-Фонтанны. По одному они уперлись в стол, и он чуть пошатнулся. Живая дрожь пробежала от щиколоток до коленей. Фонтанна подалась назад, села на корточки, пригнула голову до самых бедер и уронила руки.
Затем очень медленно стали распрямляться длинные стройные ноги — тянулся к небу двойной стебель, увенчанный великолепнейшим бутоном ягодиц. Согнувшись пополам и напружинив ноги, Фонтанна снова замерла. Ковбой и Фабиан молча хватили по рюмке вина.
Постепенно она разогнулась, стала плавно раскидывать руки.
Теперь она стояла в полный рост, свесив голову на грудь, а побеги рук продолжали расти, выпуская широкие листья, пока не поднялись выше тела. Раскрылись почки-ладони, растопырились пальцы.
Мужчины позабыли о вине и в изумлении следили, как тело превращается в цветок.
Едва заметными движениями Фонтанна подняла голову и запрокинула лицо — вот она, сердцевина, сияющий цветок цветка — улыбка. Оба зрителя пытались зааплодировать, но ладони не слушались и не попадали друг в друга.
* * *
Далеко от них Бен на дороге тоже танцевал. Но его танец не имел ничего общего с цветами: он просто перепрыгивал обеими ногами из лужи в лужу и во всю мочь и всю фальшь горланил:
— Йй-а-а гулял у фонта-а-ана,
В не-о-ом вода так свежа-а-а-а!
Бен в одиночку смеялся, смеялся так, как смеются смешливые одиночки, когда остаются одни и делают что-то ужасно смешное.
* * *
Фонтанна оставалась распустившимся цветком ровно столько времени, сколько понадобилось Фабиану и Ковбою, чтобы они опомнились, спрыгнули на пол, налили чашку кофе и, протянув ей руку, помогли спуститься со стола. Фонтанна протянула руки им навстречу, при этом каждый как-то странно заглянул в ее ладонь, потом помощники переглянулись и, быстро поменявшись местами, заглянули в другую.
— Спасибо, — сказала она им, спустившись, кивнула каждому и с наслажденьем отхлебнула кофейку.
Приятели смотрели, как девушка-цветок попивает кофе, и ждали, что она их о чем-то спросит. Да и она на них поглядывала и после каждого глотка одаривала их улыбкой, но ни о чем не спрашивала. Их лица помрачнели.
Мысль о Бене не покидала Фонтанну с той самой минуты, когда она проснулась, но куда он подевался, она еще не задумывалась. Да и вообще, у нее не было такого чувства, как будто она думает о нем, было другое: как будто он все время с ней, хоть его и не видно. Поэтому вопрос, которого приятели так ждали, ее не занимал. Но, видя их обиженные лица, она пораскинула мозгами. Больше всего на свете Фонтанна не любила обижать людей, а друзей — и подавно. Поспорить — ну, еще куда ни шло, но обижать — ни-ни! Итак, пошарив хорошенько в голове, она нашла о чем спросить:
— Ковбой… — с невинным видом начала она.
— Ммм? — отозвался он еще невинней.
— Вчера… когда я засыпала…
— Ммм…
— Рядом со мной был парень…
— Ну и что?
— Ты случайно не знаешь, куда он девался?
— Высокий парень?
— Ты повыше.
— А сильный? — встрял Фабиан Вальтер.
— Ты посильнее.
— Красивый?
— Красивей вас обоих, вместе взятых, — ответила Фонтанна с мечтательной улыбкой.
Ковбой и Фабиан как раз потому и хотели услышать вопрос о Бене, что знали ответ, но им хотелось потянуть — в отместку за то, что пришлось дожидаться.
— Я не видал, — сказал Ковбой.
— Я тоже.
— Ну-ну… — сказала огорченная Фонтанна.
Она уже не притворялась. Задав вопрос, чтоб подыграть друзьям, она задалась им всерьез, а когда ответа не нашлось, всерьез же и расстроилась. Ей в голову полезли мерзости и глупости.
Почуяв это, Фабиан с Ковбоем сжалились.
— У вас очень красивые руки, — сказал Фабиан.
