– Пропало ваше пальто, – сказала я.
– Нет, – ответила она, – если выстирать его в машине, причем в горячей воде, оно будет как новенькое. Я сюда каждый день хожу, поэтому мне необходима надежная стиральная машина. Вроде «Занусси». Только такая. Очень рекомендую. Никакая другая не справится с голубиными подарочками. До свидания.
Она осторожно, деликатно стала пробираться среди птиц, непрерывно извиняясь:
– Простите, что беспокою вас, милые. Можно мне пройти, пташки?
Я смотрела ей вслед, она дотащилась до тротуара и потом затерялась в толпе. Я села на край фонтана и попыталась выработать план действий. Свою жизнь я всегда планировала загодя. Я свято верю в пользу всяческих списков.
На вчера список был такой:
Заказать бездымный уголь
Прочистить дымоход
Порошок от блох для Софти
Выстирать покрывала
Купить подростковый лифчик (объем 34 дюйма, А)
Побрить ноги, выщипать брови
Взять в библиотеке книгу о черепахах для Дерека
Собрать раскиданные носки
Позвонить маме насчет воскресного обеда
Отправить Норин открытку на день рождения
Не у Беллы ли моя большая сбивалка?
Спросить у доктора, не схожу ли я с ума
Электролампочки
Оберточная бумага для рождественских подарков
Отменить подписку на «Сан»[14]
Найти Дереков велосипедный зажим для брюк
Серьезно поговорить с Треплом о сплетнях
На сегодня список получился такой:
Сдаться полиции?
Самоубийство?
Попытаться устроиться в Лондоне?
Я стала смывать с себя сажу водой из фонтана, но, изо всех сил оттирая лицо и руки, я прекрасно понимала, что помочь мне могут лишь горячая вода и мыльная пена.
На Трафальгарской площади я чувствовала себя в безопасности. Вокруг было множество людей, и это помогало мне забыть о холоде, голоде и собственном несчастье. Днем собралась небольшая толпа демонстрантов, протестовавших против чего-то в Южной Африке. Кто-то, кажется Нельсон Мандела, был в тюрьме, и собравшиеся на площади считали, что его пора выпустить. Они пересекли проезжую часть, и вместе с ними я подошла к ступеням какой-то церкви. Я встала в самой гуще толпы, чтобы согреться и спрятаться от многочисленных полицейских. Микрофон никак не включался, и один почтенный старец в просторном зеленом пальто из шерстяной фланели сложил руки рупором и стал что-то кричать людям, смотревшим на него. Ветер и шум транспорта заглушали его голос. До нас донеслось лишь несколько слов: «…гнет… империалистическое прошлое… позор… расисты… Тэтчер… Рейган… Господь…»
Стоявший рядом со мной парень сказал:
– Старый осел, пора ему заткнуть глотку. – Он злобно смотрел на старца в зеленом пальто.
– Почему?
– Потому что он уже ни на что не годен, вот почему. Он же старый как не знаю что, в обед сто лет на той неделе стукнет. Чего попусту болтать, что Манделу надо вызволить из тюрьмы, надо же что-то делать. Вырвать его оттуда, на вертолете, с гранатами и все такое. Я бы сам пошел, я еще за границу не ездил, – добавил он.
Вперед вышел энергичный мужчина помоложе и с голосом погромче, чем у старца, которого тем временем усаживала на складной стульчик совершенно лысая девица.
– Товарищи, нашему первому оратору, Мортлейку Гринфилду, на следующей неделе исполнится сто лет. Давайте все споем «Он славный малый» в честь Патриарха Левых Сил.
– Ну, что я вам говорил? – торжествующе воскликнул парень. – Сто! Где ему что понять? Патриарх Левых Сил, – с презрением повторил он. – Будь от него какой толк, он бы давно умер, так ведь? Погиб бы, сражаясь за правое дело.
Я не стала петь со всеми. Во рту у меня пересохло, а песенку «Он славный малый» я всегда терпеть не могла.
После многочисленных страстных речей у меня возникло убеждение, что бедного Нельсона Манделу надо выпустить из тюрьмы немедленно. Я тоже закричала вместе с толпой: «Свободу Нельсону Манделе!» Я даже вскинула вверх руку, правда не сжав ее в кулак, как делали многие вокруг меня. Когда толпа рассеялась, я еще острее ощутила холод и голод. Теперь меня больше занимала я сама, чем Нельсон Мандела. Я вернулась на площадь и стала быстро шагать по ней, чтобы согреться. Лысая девица, которую я заметила раньше, подошла ко мне и сказала:
– А понимаешь ли ты, сестра, что твоя трогательная попытка, измазав себе лицо, выразить сочувствие темнокожим, для них глубоко оскорбительна, поскольку говорит о покровительственном отношении?
– Это копоть, – сказала я.
– Вот именно, – откликнулась она. – Кое-кто ведь называет их «копчушками».
– Я так не называю.
– А ты как? – ухмыляясь, спросила она.
Вокруг стали собираться ее приятели. Некоторые щелкали фотоаппаратами.
– Я их называю так, как их зовут, – сказала я.
– А всех вместе ты их как называешь?
– Никак я их больше не называю, – ответила я. – Что ни скажи, все звучит обидно. Если вы дадите мне кусочек мыла и посоветуете, где можно бесплатно помыться горячей водой, я смою копоть. Мне тошно ходить с чумазым лицом.
– Ага. Не можешь этого вынести, да, сестра? Что ж, теперь ты знаешь, каково жить в расистском обществе.
Пестро одетый парень, которому вера запрещает мыть и стричь волосы, заплетенные в тугие косички, громко засмеялся и сказал:
– Да брось ты, Лыска. Тебе-то откуда знать, каково это? Ты же сама белая, как простыня, вымоченная в отбеливателе. Или ты давно в зеркало не гляделась?
Лысая голова девушки ярко вспыхнула.
– Ты чересчур терпим, Кенрой, – сказала она. – А мне обрыдло лезть за тебя в драку.
Улыбка сползла с лица Кенроя.
– Слушай, лапочка, я все хотел тебе сказать. Я люблю, когда у моих женщин на голове есть волосы. Надоело мне просыпаться по утрам рядом с голым черепом. Если мне взбредет полюбоваться черепом, я ведь могу сходить в Британский музей.
Зрители, столпившиеся вокруг, ахнули. Кенрой пожевал губами и крикнул:
– Пока, Лыска, я потом зайду, заберу свой «сони» и носки.
Девушка бросилась за ним, он повернулся, и они обнялись, он любовно гладил ее лысую голову, а она целовала его в шею.
Я подумала, что пора мне освободить площадь и окружающих от тех неприятностей, которые я, по-видимому, им доставляю, но не знала, куда идти. Было почти темно; по самому краю площади неслись машины, напоминая индейцев, окружающих обоз колонистов.
