Руки он поранил сильно, ранки обрабатывали и даже два шовчика наложили.
«Штопай их крепче, чтоб не развязались, — говорил дядя Вася, но уже немного морщился. Хмель начал проходить. Дяде Васе предложили переночевать в больнице. Тот — ни в какую! Домой надо. Жена Фрося ждет. Она всегда его ждет, а после получки особенно».
Когда врачи ушли в ординаторскую пить чай, то вдруг раздался резкий звонок в наружную дверь. Стали слушать, кого привезли, и услышали знакомый голос. «Дядя Вася был не такой радостный, как в первый раз, но еще ничего — вполне деятельный. Руки он теперь держал сзади и что-то ими прикрывал. Одна брючина была совершенно разорвана и из нее выглядывала худая окровавленная коленка. В общем, опять изранен, но совершенно непонятно, почему нога ободрана впереди, а остальное — сзади. Тут же все разъяснилось. Стремясь все так же напрямик быстрее к жене Фросе, дядя Вася полез через чужой забор и встретился с собакой, „несшей караульную службу“».
Сделали укол — теперь от бешенства. Он уже не крякал от восторга, а тихонько ойкал. <…> Ему опять предложили остаться в больнице: «Нет, я домой. Жене гостинец несу, — и вынул из брючного кармана две конфеты „Ласточка“, наполовину растаявшие. <…>
На дежурстве сон особый. Как будто ничего не слышишь, а все же чего-то ждешь. Звонок в дверь мы услышали сразу. <…> Потом раздались какие-то странные звуки — не то плач, не то кашель. Это плакал дядя Вася. Вид его был ужасен. <…> Оказывается, домой он почему-то добрался глубокой ночью (его еще где-то угощали). Крикнул в свое окошко: „Ау!“ и, не дождавшись радостного ответа, полез туда. Хотел „суприз“ жене сделать. <…> Но „суприза“ не получилось. Ефросинья не только не спала, но пребывала в ярости и, увидев в растворенном окне знакомую фигуру, закричала что-то наподобие: „Погибели на тебя нету! Душегуб окаянный!“. Вместе с последними словами в него полетела глубокая тарелка, пущенная чрезвычайно удачно и ловко — ребром вперед, как бумеранг». <…>
Найдин. 2005. С. 122–128
Комментарий Б. Г.
О цикличности алкогольных витков мне довелось как-то прочесть в московской газете.
1977 г., к сожалению, на вырезке не сохранилось ни названия газеты (скорее всего, это «ВМ»), ни номера и даты.
«В таком состоянии вам не до поездки», — сказали дружинники пассажиру с двумя чемоданами, безуспешно пытавшемуся выйти из вокзального помещения на перрон, чтобы сесть в поезд дальнего следования. Пассажир был до того пьян, что не держался на ногах. Пьяного отправили в вытрезвитель. Но на следующий день перед отходом того же поезда история повторилась. И лишь с третьей попытки гость уехал из Москвы. Вдогонку московские дружинники отправили по месту его работы в Воркуту сообщение о неблаговидном поведении в столице.
Странности больного Ландау (отрывки)[10]
Вот некоторые описания поведения пациента, данные доктором В. Л. Найдиным в рассказе «Античные руины», а также в более подробном рассказе лично мне (Б. Г.).
* * *
«Сутяжничество — характерный синдром травмы головы. Он и стал сутяжничать. Некоторые окружающие трактовали это так: „Вот, в нем проснулась истина“. Да никакая не истина! Болезнь. И когда он потребовал вернуть какие-то деньги из Ленинской премии (а он получил ее поровну с Лифшицем), то это было настолько дико, что все были просто подавлены. Это был не их Ландау».
* * *
20.12.62. Визит старых друзей — Мусика К. <Каганова> и И. М. Лифшица. Обрадовался. Жаловался на боль в ноге. Много вспоминал, но все события — до 1959 года (типично для мозговой памяти). Сказал, что они тоже, по его мнению, постарели. По этому случаю вспомнил любимый анекдот: «Прыжок оленя» <…>. «Дочка выходит замуж, уезжает. Пишет маме: „Я так счастлива, муж очень внимательный и страстный — каждый вечер прыгает на меня со шкафа — прыжок оленя!“ Через несколько дней получает телеграмму от матери: „Срочно приезжай. Папа прыгнул со шкафа, сломал ногу“. Всему свое время».
* * *
«Сформировалась такая глобальная задача; что делать? — Пускать все на самотек, т. е. оставить все, как есть, какая психика у него будет, такая пусть и остается? А жена и некоторые близкие, которые готовы с этим мириться, пусть его обеспечивают. Или же попытаться вернуть его в прежнее русло? <…> Как тут быть? Ведь все эти интеллектуалы и умники, они же не будут заниматься „бытовухой“. Жизнь с больным — вещь тяжелая. И этот вопрос встал очень остро. Первым его обнажил Капица. Чрезвычайно умный человек. Я был вынужден ему рассказать о распре между Корой и Лифшицем. Я был на стороне Лифшица, потому что я считал, что эти обвинения несправедливы. Я видел, как он „ложился костьми“, чтобы спасти Дау. Тратил почти все свои деньги, только чтобы помочь этому человеку. А Капица вдруг сказал: „Ну, что я могу сказать? Он первый раз попал под машину, когда женился на Коре“. Вот его фраза. Доподлинная.
Однако Кора отвечала всем требованиям Льва Давидовича. Была его идеалом. Он же был с легким „приветом“ в этом плане. Жена должна быть блондинкой, очень красивой, и полной дурой. „Вот, посмотрите на Конкордию Терентьевну“, — он говорил. — „Почему Терентьевну, она же Тихоновна?“ — „Нет, она — Терентьевна. Но она себе придумала Тихоновну, потому что она дура“. Она слушала, смеялась».
* * *
«… Он помнил сам факт травмы. Он говорил: „Кажется, машину вел Судаков. Судак рыба безвредная“».
Комментарий Б. Г.
Странное заявление. И не потому, что судак — крупный хищник, и, значит, безвреден он уже на столе. А потому, что машину, по словам самого Ландау, кажется, вел Судаков. — Это уже намек на, возможно, другую версию автокатастрофы. В книге:
Б. С. Горобец, «Круг Ландау. Физика войны и мира» (2008, см. с. 198) подробно разбирается, со слов современников тех событий, версия, по которой машину в момент столкновения вела Вера Судакова, любовница Ландау, жена его аспиранта. Но к приезду милиции ее муж В. В. Судаков взял на себя вину за аварию. Этот сюжет был затем использован в кинофильме Э. Рязанова «Вокзал для двоих».
* * *
«Я бы еще напомнил знаменитую историю, как Ландау вступал в партию.
Как-то он сказал:
— У меня большие неприятности, Владимир Львович. Мне надо в партию вступать, потому что Хрущев, Микоян, все столько для меня сделали. Придется вступать. Это так неприятно, но вступать надо.
