В человеческой жизни, оказывается, нет ничего малозначительного. Важно все и всегда. Все, что человек делает или не делает, все это остается в нем, копится и, если делается не то, гниет.
Кто-то когда-то позволил отцу убийцы поднять на него руку. Кто-то быстро с этим смирился. Кто-то его недолюбил, а он всех в детстве убил уже заранее, чтобы больше не делали ему больно. Говорю это не в оправдание Павлова - оправдания нет, потому что нет Кости. Говорю это тем, кто живет взаймы, без усилий.
Я писала не для того, чтобы разобраться в уголовном деле или повлиять на приговор. Я писала в память об убитом ребенке Косте Павлове четырех лет. Изменить ничего уже нельзя, это может и должно теперь просто запомниться и впиться в память непроходящим ужасом.
А приговор - да, я хотела поговорить с Юрием Ивановичем Луканкиным о смертной казни. Следователь всегда знает больше остальных, я хотела знать именно его мнение. Впервые в жизни я, кажется, готова была сказать "да" убийству за убийство. А Юрий Иванович сказал:
- Вы не видели ребенка в морге.
Смертная казнь для Павлова просто подарок.
Пожизненное заключение. Чтобы он всю жизнь вспоминал его лицо, его голос, его кровь.
...Жене Павлов все время говорил: я - волк-одиночка. Видимо, это важно, что себе он представлялся, во-первых, никем не понятым и, во-вторых, волком, все же волком, а не зайцем.
Но он ошибся.
Волки, как говорят ученые, очень хорошие родители. Особенно отцы. Расшалившимся малышам они позволяют делать с собой все, что им заблагорассудится. Волчата в пылу игры не только кувыркаются и шумят, они больно кусаются. А папа-волк, чуть что, рычит на маму: пусть малыши балуются.
А если мама не поймет, папа сам возьмет да укусит.
А малыши возятся, визжат и всем мешают...
Убить, чтобы любить
Последнее слово
Она была старше на двадцать лет. И все говорят: он не мог её любить.
Говорят, не задумываясь.
Но если бы задумались - что было бы тогда?
Тогда нашлись бы другие слова.
Все закричат, и закричат хором: ну что такое слова?!
Слово - это опасный вид плохо изученной энергии. И это хорошо видно даже из того, что все нижеследующее случилось после слов.
После нескольких слов, произнесенных, скорее всего, безразличным полушепотом.
Полушепот я придумала сама - потому что все происходило на лестничной площадке обыкновенного жилого дома, и один из говоривших для громких слов был слишком взволнован, а другой - слишком безразличен.
И ещё я выбираю полушепот потому, что сама опасаюсь громкого слова. Ведь эти строки тогда мог прочитать один из тех двоих, что разговаривали на лестничной площадке. Я пишу о том, о чем и подумать-то страшно - а он бы подумал, что так страшно писать...
Из протокола допроса подозреваемого Виктора Силиванова 12 марта 1985 года:
"Я познакомился с Л.Н. 6 ноября 1983 года у телефонной будки, находящейся у дома 26 на улице Бирюзова. К будке подошла женщина, попросила у парня сигарету, закурила и зашла звонить. Потом она вышла, я спросил: "Что, не можете дозвониться?.." Я предложил ей зайти домой к моим родителям и позвонить оттуда. Мы пришли, она сразу дозвонилась, мы обменялись адресами и телефонами, и она ушла, сказав, что, может быть, позвонит часа через два.
Через два часа она позвонила и сказала, что хочет со мной встретиться.
Она была выпивши, так как пришла из гостей, я предложил ей поехать и где-нибудь посидеть, но она сказала, что лучше взять бутылку и пойти к ней... домой. Дома у неё никого не было, мы сели за стол в кухне и стали пить шампанское. Я спросил, сколько ей лет, она сказала, что тридцать. Она начала жаловаться на свою жизнь, что её все обижают, никто не жалеет. За столом мы просидели около получаса... В это время Л. расстегнула пуговицы на кофте и попросила её поцеловать...
Потом мы с ней допили шампанское и она сказала, чтобы я шел домой, так как должна прийти её дочь, которой 12 лет. Я ещё спросил, что же такая маленькая дочка так долго гуляет, время было где-то около 10 часов вечера, но Л. мне ничего не ответила".
Наверное, есть и другие мужчины, умудренные жизнью и веселым опытом, вот они сразу поняли бы, сколько лет врачу-наркологу Л.Н.
Но на ноябрьской стылой улице стоял двадцатитрехлетний Виктор, для которого все на свете ещё имело свой первоначальный смысл. Он увидел женщину - она ему понравилась. Она попросила её поцеловать - и он поцеловал её.
Я видела единственную её фотографию - но это была фотография из уголовного дела и на ней был запечатлен не человек, а, скорей, событие. Так что я не знаю даже, каковы были черты её лица. Мать Виктора рассказывала о ней как о своей ровеснице - так оно на самом деле и было, - но вымолвила ненароком, что однажды, стоя в её полутемной прихожей, придя в очередной раз для постылого разговора о том, что же будет с сыном - так вот, стоя в прихожей, она вдруг взглянула на неё и заметила, что она очень хороша собой. Быть может, ей очень хотелось увидеть эту женщину глазами сына, и она увидела, но для чего я вспомнила об этом?..
"Примерно через неделю, когда мы были дома у Л., пришла её дочь. Я увидел, что она взрослая, и спросил у Л., сколько же ей лет. Л. ответила, что сорок три года, и расплакалась, подумав, что, узнав о её возрасте, я её сразу брошу. Я её успокоил, что возраст для меня не имеет никакого значения. Л. сказала мне, что она меня очень любит и что если я её брошу, то она покончит с собой".
Потом в череде событий будет несколько попыток покончить с собой - но не её, а его.
Я разговаривала с психиатрами, и они усмотрели в его поведении черты психопатической личности, как и врачи института Сербского, где Виктор проходил экспертизу.
Может, оно и так, но никто, конечно, не задавался целью понять, что же именно в первую очередь овладело сознанием доверчивого и очень чистого человека ("патологически добр" - так его описала старая знакомая его матери). А может, и стоило бы. И тогда и возраст, и дочь-ровесница, и её нрав, и домашние скандалы - все отошло бы в тень, в небытие, и осталось бы одно, горячее, жгучее: его любит одинокая женщина.
Она не может без него жить.
Теперь об этом можно только рассуждать, но кажется, что все главное произошло именно в первые дни и недели. А главным было то, что он не познакомился на улице с легкомысленной и беспечной женщиной ("сексуальная психопатка" - так её характеризовала ближайшая сотрудница), - а мучительно полюбил, и его любовь была ответом на другую любовь, такую же незаконную и мучительную.
Не он поднял эту планку, которую ему не суждено было преодолеть - на его глазах она была помещена на невероятную, головокружительную высоту, и он с восторгом бросился навстречу этому препятствию. Тем и оказалось дорого, что высоко.
