— Почему бы не поселиться здесь навсегда? — спросила я Фернандо, пока мы осматривали комнаты.
— Потому что дом не сдается в долгосрочную аренду. Самуэль сказал, здесь только что закончен ремонт. Мы — первые жильцы. Владелец собирается сдавать его на неделю или на месяц туристам. В разгар сезона за него будут просить пять миллионов лир в неделю, с услугами горничной. Думаю, Самуэль уговорил владельца на скидку. Тот наверняка обязан Самуэлю «любезностью», как они говорят. А Самуэль уступил его нам. Или, точнее, Убальдини. Словом, на лето и часть осени он наш.
— А кухня? — спросила я. — Где кухня?
Единственное, чего мы еще не видели во всем этом великолепии, была кухня. Мы спустились вниз и заново принялись открывать двери. Фернандо отворил дверь-жалюзи, за которой мы предполагали найти ripostiglio — кладовую, но скорее там скрывалась пропавшая кухня. Только это оказалась вовсе не кухня. Это был angolo cottura, кухонный уголок, как итальянские агенты недвижимости называют клетушки, обставленные шкафами, в которые, как кроватки «Мерфи», встроены раковины, плиты и холодильники. Последний крик моды в Милане, — не раз заверяли нас.
После Венеции, после Сан-Кассиано, я должна была бы уже смириться с судьбой, отказывавшей мне в настоящих кухнях. Я усмирила шипевшую во мне змею, пристально рассмотрела блестящий черный шкафчик и повернула ключ в скважине. Дверца открыла раковину, устроенную как питьевой фонтанчик в конторе, плиту с одной горелкой и мойку, способную вместить аж четыре тарелки. Холодильник оказался той же модели для кукольного домика, как у меня в Сан-Кассиано. Две полки и морозилка размером с автомобильный бардачок. Два синих подносика для кубиков льда. Зато три микроволновки. Закрывая дверцу, отозвавшуюся тихим ехидным щелчком, я посулила себе лето на «готовых», а не приготовленных блюдах. Буду приносить еду с рынка или покупать готовую в магазинах. Прекрасная походная обстановка, успокаивала я себя. Нет, постойте, превратимся уж в настоящих цыган и станем жарить себе ужин в камине, а чайники и кастрюли мыть в саду из шланга. Впрочем, чайники и кастрюли упакованы. Они на складе вместе со всем нашим имуществом. Мы захватили с собой только чемоданы с летней одеждой, ящик с книгами, компьютер, постельное белье и полотенца да отрезы ткани, из которых я начала кроить драпировки для Виа дель Дуомо.
— Не беда, все будет хорошо, — сказала я Фернандо, и он ответил мне тем же. Мы утешали друг друга, кивали и пожимали плечами, словно соревнуясь в убедительности. Лето. Один-два осенних месяца. Все хорошо.
Потом я заметила, что Фернандо стоит, прислонясь спиной к стене столовой. Он что-то прятал. Отвлекал меня заверениями, что дом нам отлично подходит. Он еще курлыкал что-то про красоту обстановки, но я потянула его к себе, отодвинув от стены. Он заслонял собой пятно плесени. Зеленой пыльцы с порослью черных волосков.
— Надо просто отскрести и покрасить.
— Не забывай, что я венецианец. Я разбираюсь в плесени. Эти стены перекрасили меньше месяца назад. Красить или, Dio Buono, мыть их — только подкармливать плесень. Она будет разрастаться еще быстрее.
Я обошла комнаты, заглядывая за произведения искусства, отодвигая картину за картиной. Наклонила зеркало, скрывавшее стену, и принюхалась. Повсюду головы гидры.
— В этом доме жить нельзя.
— Можно. Если оставить все, как есть, ты ее и не увидишь. Я не собираюсь искать новый дом только потому, что этот немножко заплесневел. Или сильно заплесневел.
— Это же декорация, Фернандо, по-настоящему здесь жить нельзя, — вскричала я, но он сбежал от меня в сад с сигаретой.
Я еще несколько раз заглянула за зеркало, оценивая врага, и, отыскав посудную губку на длинной ручке, схватилась с ним. Мои усилия против этого зверя были жалки. Ну что ж: дом порос прародителем антибиотиков, да и вообще, зеркало отлично смотрится и картины замечательные. Я занавесила две остававшиеся голыми стены простыней и куском драпировки. Получилось как в шатре, что вполне сочеталось с барочными мотивами всего дома. И все это забылось, едва я вышла на террасу. За дверью лежала Умбрия.
Отлогие поля пшеницы и табака колыхались на ветру, желтые полоски кукурузы были оторочены шелковыми оборками капустных посадок. Пышно, как на турецком ковре, цвели маки, смешиваясь с лавандой и перемежаясь здесь и там травой пастбищ. Фиговые деревья и шелковицы тянули друг к другу огромные лиственные руки над узкими полосками виноградников и олив. Тень от солнца. Остатки этрусских ферм — романтичных и чувственных, как вся их культура. Дома под красными крышами окружены фестонами роз, каждый сад украшен поленницами, грядками салата и розовыми свинками. Гоготание гусаков и гусынь вторит смеху стариков и сердитым голосам старух. А сразу за террасой наш собственный огороженный сад с двумя пышными абрикосовыми деревьями и одной магнолией. И старый лимон. И запущенная клумба цветет у самых ступеней, и самый великолепный в Италии готический собор стоит всего в пятидесяти метрах выше по холму.
— Подумаешь, плесень! — громко сказала я.
Был полдень, и мы пожирали глазами хлеб с сыром, сунутые нам Франко, когда мы уходили от него вчера вечером.
— Не сходишь за вином? — спросил Фернандо, держа охапку постиранной одежды. В Орвието это все равно что спросить: «Не пройдешься ли ты на двадцать метров в любую сторону?» Этот город стоит не только на золотистых камнях, но и на вине.
Я прошлась по Виа Постьерла. Честное слово, клянусь: девятнадцать шагов до первой энотеки, крошечной лавочки, заставленной ящиками и коробками. Там же спали две собаки, а мужчина в кожаном переднике склонялся над ящиком полусладкого.
— Buongiorno, signora, — поздоровался он, не поднимая головы.
— Buongiorno, signore. Добрый день, синьор, одну бутылочку чего-нибудь классического.
— Ah, siete gia sistemati? Una bella casa, quella. Benvenutti.
Он уже знал, где мы живем, и похвалил дом, хотя мы всего два часа как приехали. Добро пожаловать. Он вытащил из ледника пыльную зеленую бутылку и завернул ее в толстую белую бумагу.
— Ci vediamo, signora. Ci vediamo, senzʼaltro. Еще увидимся. Без сомнения, еще увидимся.
Я полезла в карман юбки за лирами. Он прижал два пальца к губам.
— Ancora, benvenutti a Orvieto. Не надо, синьора, добро пожаловать в Орвието!
Что это такое та англичанка говорила насчет Эсфирь?
Мы устроились на террасе с хлебом, сыром и вином и предались мечтам о будущем. Составили список дел, которыми должны заняться и которыми хотим заняться. Решили позволить себе месяц восхитительного безделья. Я не сяду за компьютер до августа, когда издательство должно прислать мне исправленную рукопись. Следующая группа клиентов прибудет в сентябре, на сбор винограда в Монтальчино. Все это уже улажено. Мы будем проводить время, знакомясь с Орвието, навещая рабочих в палаццо Убальдини, каждый четверг и субботу посещая рынок и совершая маленькие путешествия — gitarelle — по окрестным деревням и городкам. Составим собственную сентиментальную карту нашего нового города, отметим на ней любимые маршруты, обживем его. Дадим себе время.
