– Ну и вкус у твоего приятеля!
Швырнув шляпку, Олег сел на диван и погрузился в мрачное молчание.
– А как же я? Как? Как? – наконец спросил он. – Почему ты не подумала, что мне это неприятно и больно!
Лариса хотела возразить, что ей тоже неприятно и больно от того, что она не жена, а любовница. Что каждый день в двадцать ноль-ноль он покидает ее, уходит к себе домой. Но она промолчала. Обняла несчастного Олега, запутавшегося, слабого, но такого родного.
– Ты ведь останешься у меня сегодня?
– Не могу, она меня живьем сожрет, – чуть не заплакал Олег. – Потерпи, пожалуйста. Очень прошу!
«Потерпи…» Она привыкла терпеть. И в этот вечер так ничего и не рассказала Олегу…
На другой вечер Лариса ждала его, но вместо возлюбленного явилась Ника. Не гнать же ее! Усадила девочку пить чай.
Горела свеча в витом подсвечнике. Ника распаковывала принесенные пирожные, а Лариса безмолвно и неподвижно сидела за столом.
– Шла мимо. Дай, думаю, зайду. Как чувствовала, что вы тут одна кукуете. А почему бы вам не поехать с Даниилом? Он такой красивый. И, видимо, успешный. Вы его давно знаете?
– Учились вместе.
В дверь постучали. Лариса вздрогнула.
– Это Олег! Он все-таки пришел! Я сейчас тебя с ним непременно познакомлю.
Птичкой она полетела к двери. Но Веронику не радовала перспектива встречи с отцом – она нырнула под стол.
К счастью, это был не Олег, а дворник.
– Лариса Дмитриева, – галантно сказал он, – вы, голубушка, свою стремянку оставили во дворе. Я ее нашел и принес.
– Спасибо! Большое спасибо, – скрыв разочарование, приветливо проговорила Лариса.
Увидав дворника, Ника радостно вылезла из под стола.
– Мне, конечно, неловко, – продолжал дворник, – но не могли бы одолжить мне эту стремянку, на пару дней?
– Да, конечно, берите-берите.
– И где же ваш Олег? – с иронией спросила Ника, выбравшись из-под стола. – Не придет, видно, сегодня. Знаете, мне кажется, он какой-то несерьезный. То доканывает вас звонками, а то пропадает. Тут дело не чисто!
Лариса укоризненно посмотрела на Нику, но промолчала.
– Ладно, давайте я пока картины упакую, которые Даник отобрал для выставки, – «подлизалась» к ней Вероника. – Он сказал, что придет за ними в понедельник. Давайте, давайте, а то вы сами не управитесь.
– Спасибо! – улыбнулась Лариса, – ты меня балуешь!
На другой день Ника со Славкой отправились в любимое кафе. Ели мороженое, слушали музыку и продолжали обсуждать свои проблемы.
– Короче, эти картины можно смело полить кислотой. Она разъест их насмерть, и никакой выставки в Берлине. Кислота есть у нас в гараже, – радостно сообщил Славка.
– Нет. Там и мои работы тоже, – сказала Ника.
– Ну ты даешь! Ты же хотела быть экономистом!
– Мама так хотела. Не я.
– Поедешь в субботу на рыбалку? Говорят, будет тепло! А?
– Не могу. Я с Ларисой на дачу еду. – Ника отвернулась к окну. – У нее домик есть, она там давно не была. Надо его проведать перед зимой.
– О! Не хочешь картины портить, можно ей дачу подпалить! – обрадовался Славик. – Жаль, конечно, что ты на рыбалку не поедешь, но мать твою спасти важнее! Давай дуй на эту дачу и там…
Ника удивленно посмотрела на Славика:
– Да не буду я устраивать никакого пожара! Мы природу писать будем! Там места красивые!
– Блин, я не понимаю! Ты же сама предлагала устроить Ларисе райскую жизнь в кавычках. Пожар на даче – это круто. А ты про какие-то пейзажи!
– Я подумаю над твоим предложением! – сказала Ника, чтобы он отстал.
– Чего тут думать? Дело делать надо! – не унимался друг.
– Я подумаю! – пообещала Вероника и вдруг поняла – ей просто хочется поехать с Ларисой на дачу. Не из-за отца. Не из-за того, чтобы выручить маму. А просто потому, что с Ларисой хорошо. Она умница. С ней легко и комфортно. И еще – она талантлива. Ее картины, наполненные солнцем, согревают душу.
Олег и Лариса в мастерской. Все было привычно.
Она рисовала. Он перебирал струны на гитаре. Пел в полголоса. Потом отложил гитару:
– Слушай, а давай в воскресенье махнем на природу. Я в Интернете прогноз смотрел. Тепло! Последние теплые денечки, дальше морозы! И главное, – он улыбнулся от счастья, – у Тани в воскресенье на весь день совещание – очень удобный день.
– Нет, не могу, прости. Мне бы за дачей приглядеть, – тихо сказала Лариса.
– Хорошо! Поехали на твою дачу. Далеко, правда, но ничего.
– Со мной едет один человек… – робко начала Лариса.
– Так-так, это кто же у нас такой прыткий? А? Я ревную! Твой немецкий дружок?
– О, этого на природу калачом не выманишь! – засмеялась Лариса. – Нет. Не он, успокойся. Я говорила тебе про девочку. Моя ученица, очень талантливая. Она много мне рассказывает про свою счастливую семью, а у самой глаза грустные. У меня нет своих детей, Олег, вот я и… очень привязалась к ней.
Олег подошел, обнял Ларису за плечи.
– А я вот к тебе привязался. Насмерть привязался. Ты что-то хотела сказать все эти дни. Что-то очень важное, а?
Он начал целовать Ларису в шею. Потом притянул ее к себе…
Она выронила из рук кусок угля, которым рисовала свою картину.
– Вот вернемся с дачи, тогда расскажу непременно… – пообещала Лариса.
– Да, – тихо прошептал Олег, целуя ее в газа, в шею, в губы.
Он не видел картины, которую нарисовала Лариса за те полчаса, что он бренчал на гитаре. А нарисовала она на бумаге углем одинокую девушку, что сидит в постели у открытого окна. И ждет, ждет, ждет кого-то или чего-то. И это вечное грустное ожидание утомило ее, вымотало. И иссушило.
Ждать и надеяться – два самых трудных занятия в жизни…
Из электрички повалили дачники. Среди них Лариса и Ника, груженные этюдниками, провизией. Ника солгала, что отпросилась у родителей на два дня, а Лариса поверила, потому как сама врать не научилась.
Ей было не по себе сегодня. Ника это заметила – Лариса бледна, идет медленно. «Переживает, наверное» – подумала Ника. И сказала:
– Давайте я понесу ваш этюдник и сумку, а рюкзачок лучше наденьте на спину, так ведь удобнее. Господи, вы прямо как ребенок! Как бы вы без меня сюда доехали, не знаю.
Нагруженная добром девочка зашагала по проселочной дороге к деревеньке, Лариса еле поспевала за ней.
– А вот и мой домик! – показала она.
Из-за забора старой деревянной дачи доносилась громкая музыка.
