— Я могу вернуться на ночь в сарай и спать в сене, если только вы мне одолжите одеяло, — сказала Мэри с философским спокойствием. — Прошлой ночью там было очень холодно, а в остальном ничего — у меня и похуже постели бывали.
— О нет, нет, тебе нельзя туда возвращаться! — перебила ее Уна. — Фейт, у меня отличная идея! Помнишь тот маленький топчан в отгороженном конце чердака — со старым матрасом? Его оставил там прежний священник. Давай возьмем простыни и подушки из комнаты для гостей и устроим Мэри постель на чердаке. Ты ведь не против того, чтобы спать на чердаке, правда, Мэри? Это прямо над нашей комнатой.
— Мне любое место подойдет. У меня в жизни не было приличной кровати. У миссис Уайли я спала на чердаке над кухней. Летом в дождь крыша протекала, а зимой снег залетал. И вместо кровати — соломенный тюфяк на полу. Так что я не очень привередлива насчет того, где спать.
Чердак был длинным, сумрачным, с низким потолком. Один конец его был отгорожен, так что образовалась маленькая комнатка. Там и устроили на ночь Мэри. Все пожелали друг другу доброй ночи, и в доме воцарилась тишина. Уна уже засыпала, когда услышала в комнате над головой звук, который заставил ее сесть в постели.
— Прислушайся, Фейт… Мэри плачет, — прошептала она.
Фейт не ответила — она уже спала. Уна выскользнула из постели и не одеваясь, в одной ночной рубашке, пробежала через переднюю и поднялась по чердачной лестнице. Скрипучий пол громко возвестил о ее приближении, и когда она добралась до отгороженной части чердака, то ее встретили лунный свет и тишина, а на топчане виднелся небольшой неподвижный холмик.
— Мэри, — прошептала Уна.
Ответа не последовало. Уна осторожно подошла к кровати и потянула за покрывало.
— Мэри, я знаю, ты плачешь. Я слышала. Тебе одиноко?
Мэри неожиданно выглянула из-под покрывала, но ничего не сказала.
— Позволь мне лечь рядом с тобой. Я зябну, — сказала Уна, дрожа на холодном воздухе, так как маленькое чердачное окошко было открыто и чувствовалось свежее дыхание северной приморской ночи.
Мэри подвинулась, и Уна улеглась на топчане рядом с ней.
— Теперь тебе не будет одиноко. Мы нехорошо поступили, что оставили тебя одну в первую же ночь.
— Мне не было одиноко, — презрительно фыркнула Мэри.
— О чем же тогда ты плакала?
— Да просто начала думать всякое разное, когда осталась здесь одна. Думала, что придется вернуться к миссис Уайли… и она меня выпорет за то, что я убежала… и… и… и что я попаду в ад за вранье. Меня все это жутко растревожило.
— О, Мэри… — сказала бедная Уна огорченно. — Я уверена, Бог не отправит тебя в ад за то, что ты лгала, — ты же не знала, что лгать нехорошо. Он не может послать тебя в ад, ведь Он такой добрый. Но, конечно, ты не должна лгать теперь, когда знаешь, что это грех.
— А если мне теперь нельзя лгать, что со мной будет? — спросила Мэри с рыданием в голосе. — Тебе не понять. Ты о такой жизни, как моя, ничего не знаешь. У тебя и дом есть, и вроде как папа… хотя мне кажется, что у него малость не все дома. Но все же он тебя не бьет, да и еды тебе хватает… хотя эта ваша старая тетка ни бельмеса в готовке не смыслит. Да сегодня первый день, сколько себя помню, когда я наелась досыта! Меня всю жизнь лупили, если не считать тех двух лет, что я в приюте жила. Там меня не били, и жилось мне не так уж плохо, хотя директриса была пресердитая. Всегда глядела так, будто готова мне голову оторвать. Но миссис Уайли — сущая ведьма… да, именно так, и мне до смерти страшно, как подумаю, что надо будет к ней вернуться.
— Может быть, тебе не придется возвращаться. Может быть, мы сумеем придумать какой-нибудь выход. Давай вместе попросим Бога, чтобы тебе не пришлось возвращаться к миссис Уайли. Ты ведь читаешь молитвы, Мэри?
— Да, я всегда, перед тем как лечь спать, говорю тот старый стишок «Когда сладкий сон ко мне слетит», — сказала Мэри равнодушным тоном. — Правда, мне никогда даже не приходило в голову просить о чем-нибудь в молитве. Никто в этом мире никогда не заботился обо мне, так что, думаю, Бог тоже не захочет. Может быть, Он готов больше хлопотать ради тебя, потому как ты дочка священника.
— Он готов сделать ровно столько же для тебя, Мэри, я уверена, — сказала Уна. — Неважно, кто твои родители. Ты просто попроси Его… и я тоже попрошу.
— Ладно, — согласилась Мэри. — Если и не поможет, то хуже все равно не станет. Если бы ты знала миссис Уайли так же хорошо, как я, ты тоже решила бы, что вряд ли Бог захочет с ней связываться. Ну да ладно, я больше об этом плакать не буду. Тут гораздо лучше, чем прошлой ночью в сарае, где мыши вокруг бегали. Посмотри на маяк в гавани. Красивый, правда?
— Это единственное окно в доме, из которого его видно, — сказала Уна. — Я люблю на него смотреть.
— Правда? Я тоже. Я его видела с чердака Уайли и только этим утешалась. Когда на мне живого места не было после порки, я любовалась на него и забывала, где у меня болит. Я думала о кораблях, которые уплывают все дальше и дальше от берега, и мне хотелось оказаться на одном из них, чтобы уплыть далеко-далеко — прочь от всего. В зимние ночи, когда он не горел, мне было ужасно одиноко. Слушай, Уна, а почему вы все так добры ко мне, когда я вам совсем чужая?
— Потому что это хорошо и правильно. Библия велит нам проявлять доброту к каждому.
— Вот как? Ну, тогда я думаю, большинство людей не обращают особого внимания на то, что в ней написано. Не помню ни одного человека, который был бы добр ко мне прежде — сущая правда, не помню. Слушай, Уна, а правда, эти тени на стенах красивые? Они как стайка маленьких птичек, которые скачут по веткам… И слушай, Уна… мне вы все нравитесь, и мальчики Блайтов тоже, и Ди, но только не эта Нэн! Она гордячка.
— Нет-нет, Мэри, она ничуть не гордая, — горячо возразила Уна. — Ни чуточки.
— Не верю. Любая девчонка, которая так держит голову, — гордячка. Мне она не нравится.
— Нам всем она очень нравится.
— О, я думаю, она тебе нравится больше, чем я? — спросила Мэри ревниво. — Да?
— Ну, Мэри… мы знаем ее уже несколько недель, а тебя только несколько часов, — с запинкой произнесла Уна.
— Значит, она тебе больше нравится? — гневно воскликнула Мэри. — Ладно! Как хочешь! Мне плевать. Я обойдусь без тебя.
Она резко отвернулась к стене.
— О, Мэри, — пробормотала Уна, нежно касаясь спины неумолимой Мэри, — не говори так. Ты мне очень нравишься. И ты меня так огорчаешь.
Ответа не было. Уна всхлипнула. Мэри мгновенно обернулась и заключила ее в медвежьи объятия.
— Тихо! — приказала она. — Не реви из-за того, что я сказала. Я была чертовски дрянной, когда так заговорила. С меня надо бы живьем кожу содрать… а вы все так добры ко мне. Да вам, я думаю, любой другой человек должен нравиться больше, чем я. Я заслуживаю всех порок, какие на мою долю выпали. Не плачь, ну не плачь! Если будешь плакать, я пойду на берег прямо в этой ночной рубашке и утоплюсь.
