— Но разве…
— Нет! — перебил ее Джим, недослушав возражения. — Знаешь, как проще всего вспугнуть удачу?
— Как? — возмущенно подобралась Даниэль.
— Начать задавать ей всяческие вопросы, выдвигать требования, предъявлять претензии, перепроверять и анализировать… Другими словами, делать все то, чем ты так усердно занимаешься. Двое суток ты твердишь про то, что все крайне неудачно сложилось. Пеняешь, что мы сошлись именно тогда, когда объявилась Анна, когда в моей жизни наступило безвременье. Хочешь, чтобы мы никуда не торопились или вовсе дали задний ход. И я бы с гобой согласился, если бы у меня не было такого чувства, что все как раз складывается как нельзя лучше. Я вижу красивую девушку, к которой меня неудержимо влечет, мне звонит моя родная мать, родители, наконец, открывают мне ту часть правды, которая им известна, и ты при этом оказываешься рядом, чтобы вместе со мной увидеть мою мать. Это же чудесно, Моррисон! Начало новой жизни! Так чего же ты так боишься, трусиха?
— Много чего боюсь. Боюсь твоей неоднозначности… в том числе. Ты сам себе противоречишь, Хаскелл. Еще сутки назад на тебе лица не было из-за всех этих новостей. И я искренне сочувствовала твоим переживаниям. А теперь оказалось, что ты в восторге, а я только напрасно трушу. Знаешь, что меня действительно пугает, Джим? Чем старательнее ты делаешь вид, что у тебя все в порядке, тем хуже у тебя на душе. Поверь, я знаю тебя лучше, чем ты думаешь, — тихо довершила свою речь Даниэль.
Джим сосредоточенно вел машину по пустынному шоссе. Девушка видела, что ему невыносимо слушать ее и сдерживаться, но считала себя обязанной высказаться.
— Ты уже знаешь, что я многие годы пристально наблюдаю за тобой, — Дэнни уже не могла остановиться. — Тебе будет трудно меня обмануть, Джимми. Я знаю великое множество людей, к которым ты приходил на помощь, когда они даже не успевали тебя об этом попросить. И оставлял их, не требуя ничего взамен, когда у них все налаживалось. Но никто и никогда не делал ничего подобного для тебя, даже Лейла…
— Не впутывай Лейлу! — огрызнулся Джим.
Дэнни вздрогнула как ужаленная.
— Я тоже люблю Лейлу, ничуть не меньше. И говорю это не со зла и не из ревности. И пойми, Джим. У всех твоих друзей есть личная жизнь. У Лейлы своя семья. У других тоже есть любимые. Часто люди просто не в состоянии заметить, что кто-то рядом бедствует, потому что они сыты собственным благополучием. Но ты другой, Джим. И что это может означать для такого неравнодушного к тебе человека, как я? Только то, что Джим Хаскелл глубоко несчастен. И поэтому, чтобы притушить собственную боль, он сам ищет того, кому бы он мог в этот момент помочь. Джим Хаскелл слишком горд или, наоборот, бесконечно скромен, чтобы озадачивать кого-то собственными проблемами. Скажи, что я не права.
— Я вообще не собираюсь обсуждать это… — сухо парировал Джим.
— И это очень плохо, Хаскелл. Потому что у меня в связи с твоим ответом возникает множество вопросов, — покачала головой Даниэль. — Мне интересно, что ты думаешь… По-твоему, твоя подруга Лейла стала бы уделять тебе внимание в ущерб своим отношениям к Джейку? Стала бы испытывать доверие любимого мужчины? Никогда! Потому что для Лейлы, как для преданной и любящей женщины, важно, чтобы ее мужчина был в ней полностью уверен, чувствовал себя несравненным и единственным. Она не станет рисковать семейным спокойствием ради приятельских отношений. И я считаю, что она права, перевернув страницу своей жизни, — резюмировала девушка и строго посмотрела на Джима.
— Итак, доктор Моррисон, к какому выводу вы пришли? — насмешливо произнес он после короткой паузы, в течение которой постарался взять себя в руки и не выплескивать на подругу все свое негодование. — Надеюсь, у вас уже готово врачебное заключение и вы больше не станете меня препарировать?
Даниэль посмотрела в окно. Ей стало не по себе. Трудно было сказать, кто из них двоих сейчас более жесток. Но она уже не могла остановиться. Для Дэнни важнее всего было разобраться в отношениях. И она продолжила:
— Но даже если бы у Лейлы не было ее Джейка, для тебя это ничего бы не изменило. Она так и оставалась бы твоей принцессой, а ты — ее благородным, самоотверженным рыцарем. И для всех прочих ты, Джим Хаскелл, не более чем добрый малый, мировой парень, которому все нипочем. Если на твоем лице появится страдание, то все просто решат, что ты сдал. Но ни один из тех, с кем ты был так великодушен все эти годы, не пожертвует своим комфортом ради тебя. Потому что сценарий, когда ты помогаешь, а они пользуются этой помощью, всех устраивал гораздо больше. И дело здесь не в черствости. Люди просто не в состоянии понять, что ты тоже нуждаешься в помощи и поддержке. Потому что ведь это твое амплуа: выслушать, понять, помочь и скромно удалиться. Они уверены, что ты это любишь. Некоторые даже подумывают, что, позволяя тебе улаживать их проблемы, они в какой-то мере поощряют тебя. Конечно, вслух тебе никто в этом не признается. Но если бы ты, Джим Хаскелл, ко всем людям относился с таким же скептицизмом, с каким относишься ко мне, то сам бы давно понял это!
— Сколько красноречия, судья Моррисон!
— Это все, что ты можешь сказать?
— Но почему тогда ты поехала со мной? Или это все остальные черствые и неотзывчивые, а ты — исключение?
— Нет, Джим. Я не лучше других. Просто я хотела быть с тобой, но никогда бы не отважилась, если бы Лейла не подтолкнула меня к тебе.
— Она сделала это? — удивился Джим Хаскелл.
— Странно, что я решилась признаться в этом, но это правда. Лейла буквально препроводила меня к тебе в тот вечер. И поэтому я сейчас с тобой.
— О чем уже жалеешь? — ухмыльнулся Джим.
— Не надейся, Хаскелл. От меня ты так просто не отделаешься, — шутя пригрозила Даниэль. — Теперь я займусь тобой, — горячо прошептала она, прижавшись губами к его щеке.
Даниэль подчинилась порыву. Она позволила себе следовать инстинктам. Пропустив узкую ладонь между верхними пуговицами его рубашки, она прошептала:
— Ты позволишь мне, Джим? Ответь…
— Дэнни… — проговорил он и съехал на обочину.
Он остановил машину и посмотрел на девушку сочувственным взглядом.
— Дэнни… Я не могу сказать тебе того, что ты надеешься услышать…
— Замечательно, — тяжело выдохнула она.
Она отняла от груди Джима свою руку и, горя от смущения, прикрыла лицо ладонями.
— Эй! Малышка Дэнни, только не вздумай расплакаться. Возможно, ты неправильно поняла меня. Я действительно не все могу доверить тебе, но только потому, что сам еще не все знаю. Ты права, я очень расстроен и не на шутку растерялся, когда получил известия от своей настоящей матери. Меня раздирают чувства, в которых сам себе не хотел бы признаваться. Я не перестаю думать о том, что родители лгали мне все эти годы. Зато я четко осознаю, что сам должен во всем разобраться… И еще мне нужно время. Возможно, много времени, чтобы свыкнуться. Ведь еще неизвестно, что мне предстоит услышать от своей матери… Просто будь рядом со мной, Малышка Дэнни. А разговоры — это все пустое. Это для поверхностного сочувствия. Поверь мне, глупенькая… И не плачь, пожалуйста.
