Нет!
Зачем же мне ваза?
Она помогает мне видеть то, что я уже знаю.
Почему мне нужна эта помощь?
Трили почувствовала, что расследование приближается к своему апогею. Разгадка не давалась в лапы: отскакивала вбок, бросалась в укрытие, однако недостаточно быстро. Быстрее молнии Трили поймала ее на лету, хлопнув лапами в воздухе. Та вздохнула и улыбнулась: «Хороший удар, Трили!»
Почему мне нужна помощь вазы? Бывает, если вы не взглянете с другого ракурса, вы не увидите вообще ничего.
Приблизившись к своему дому, Трили снова принялась бежать. Взлетев на крыльцо, она распахнула дверь. Ее партнер удивленно глянул на нее из-за своего стола.
Трилистник дрожала от возбуждения.
— Интересная идея эксперимента, мистер Норки! Описано в Хоречьем Научном Журнале. Два психологических теста: в одном усилием воли воздействуют на объект, держа его в лапах, в другом — на тот же объект, но в лапах держат заменитель. Какой тест точнее?»
Она швырнула шляпу и шарф мимо колышка, и те упали на пол. Перепрыгнув через всю комнату, водворила их на место:
— Что же вы молчите, мистер Норки?
— Я думаю, это одно и то же, мисс Трилистник. Но эксперимент интересный, клянусь усами! Дело в том, что информация, которую они хотят получить...
— ...зависит не от объекта, а от усилия воли!
И прыгнула головой вперед в Кресло Нераскрытых Тайн.
— Мистер Норки, принесите мне что-нибудь!
— Конечно, мисс Трилистник. Что именно?
— Да все равно. Что-нибудь, что я могу держать в лапах.
Партнер улыбнулся и передал ей того самого набитого опилками пингвина, присланного компанией «Пуш-ТВ».
Трили улыбнулась в ответ, радуясь его невозмутимости.
— Благодарю вас. Полагаю, теперь я могу ненадолго погрузиться в работу.
— Без сомнения, мисс Трилистник.
С этими словами Норки, вдумчивый, как всегда, пожелал ей удачного вечера и отбыл, в своем белом шарфе и твидовой шляпе. Трилистник услышала шуршанье его «Остин-Фьюррета», выезжавшего со двора. Она взяла в лапы пингвина, уселась поплотнее в свое кресло, расслабилась и закрыла глаза.
— Я держу в лапах античную вазу... — прошептала сыщица.
Сразу же возник первый образ: щенок хорька, весь черный от пыли, зажал в зубах пушистого шерстяного пингвина и тащит его в щенячий манеж.
Сыщица открыла глаза:
— Да-а...
«Три глубоких вздоха, — приказала себе Трили. — Расслабить тело и ум. Я — в палате советников...»
Пингвин нырнул в глубину и исчез. Вокруг Трили завихрилась тьма. «Не напрягай память, пусть образы явятся сами». Затем отчетливо и внезапно:
На освещенной сцене, перед оставшимися в живых членами Совета и хмурым взглядом двуглавого змея стоит пингвин. Трили шепнула что-то, и пингвин превратился в хорька песочной масти с черными подпалинами.
— Кому разрушения доставили радость? Кого случившееся сделало счастливым?
Аведой Мерек, стоя перед камерами, бросил в тишину эти вопросы.
— Если мы несчастливы, — медленно прозвучали никем не прерываемые слова, — если наш эксперимент не принес нам ничего, кроме боли, потерь и ужаса, имеем ли мы право когда-нибудь повторить его?
Ни звука в палате, ни одного проблеска на карте планеты Ферра. Все внимание уцелевших приковано к одной фигурке.
В этот момент в палату впорхнула тень пингвина, поднялась ввысь, крикнула, подобно чайке, и, разрезав тишину, нырнула за сцену.
— Нет, — без улыбки произнесла Трили, твердо решив наблюдать дальше, — не прерывай...
Пингвин исчез, эхом отозвался его крик.
— Я простой хорек, — сказал Аведой Мерек, — у меня больше вопросов, чем ответов. И вот главный вопрос: как сделать так, чтобы это не повторилось? Нет законов, нет правил.
Это должны быть Правила Этикета, и мы научимся жить по этим правилам. Мы возвестим их всем, кого мы любим, и не только им — всей цивилизации, будь то один хорек или миллионы.
Любое мое действие, которое может причинить вред другим, я должен вначале испытать на себе.
Я обязан относиться с той же мерой уважения и доброты к равным мне, старшим и щенкам, с какой я отношусь к самому себе.
Я утверждаю, что все свободны жить, думать и веровать так, как они желают. В той же мере свободен и я.
Каждый мой день будет прожит и каждый выбор сделан ради высшей истины.
Слова Аведоя Мерека не были ни требованием, ни криком о помощи. Просто он, стоя перед выжившими, объявлял о своем собственном решении и приглашал остальных присоединиться к нему, если они того захотят.
Наблюдая с закрытыми глазами за происходящим на сцене, Хорьчиха Трилистник из сторонней свидетельницы превращалась в участницу событий. «Если другие пойдут за ним — и я пойду». В состоянии транса она ждала от него продолжения списка Правил Этикета, по которым ее цивилизация живет и по сей день.
— Я называюсь хорьком, — прошептала Трили, — чтобы провозгласить: я никому не соперник и не враг, все мы — одна семья...
Но хорек, стоявший перед камерами и советниками, хранил молчание.
И наконец — почти шепотом:
— ...Спасибо.
И кивнул самому себе. Он не забыл ничего. «Спасибо».
Повернулся и пошел со сцены. Глянул в сторону Трили и снова кивнул, будто скорее чувствовал ее присутствие, чем видел ее.
Открылась дверь в прихожую, тень пингвина метнулась прочь. Аведой Мерек прошел через комнату, и дверь закрылась.
В состоянии транса Трилистник увидела несколько бликов на карте планеты, затем больше, еще больше. Сотни и сотни огней.
Глава 17
«Правда заключается в том, — думала Трилистник, — что ответы, которые мы ищем, находятся не вне нас, а внутри. Психология, как и всякая другая наука, есть средство обнаружить то, что мы уже знаем. Предметы материальной культуры помогают, потому что мы верим в их помощь».
Придя на следующее утро, Норки застал Трилистник свернувшейся калачиком на софе. Она просматривала свои записи, сделанные прошлым вечером.
«Если это правда, что хорьки когда-то применяли насилие, а потом отказались от него навсегда, — размышляла сыщица, — то такие повороты в характере цивилизаций совершаются скачкообразно, как результат одного крупного события, а не череды мелких, менее важных».
Аведой Мерек сказал себе: «Если некий образ жизни привел нас к ужасным событиям, можно ли продолжать жить по-старому?»
