Палома скользнула за борт, ополоснула маску, сделала несколько вдохов и, ухватившись за якорную веревку, устремилась ко дну. Метрах в пяти от поверхности она остановилась.
Что-то было не так. Подводная гора очень изменилась. Палома никак не могла сориентироваться. Или ей это чудится? Может, она проспала дольше, чем ей казалось? Все вокруг выглядело по-другому. Огромная часть юры была покрыта чем-то черным.
Палома закрыла глаза и заставила себя сохранить спокойствие и привести в порядок противоречивые образы, проносящиеся в ее голове. Взяв себя в руки, она открыла глаза и снова взглянула вниз. То, что она увидела, ошеломило ее. В каких-то трех метрах от нее был самый огромный манта-рэй, какого она когда-либо видела.
Он был похож на черную мантию или большое одеяло, которое с этого короткого расстояния почти полностью закрыло подводную гору от ее глаз.
Палому сбила с толку не только близость этого гиганта, но также и то, что был абсолютно неподвижен. Он совершенно неподвижно лежал в воде, будто подвешенный к невидимому потолку, и не казался живым.
Но он должен был быть жив, иначе как бы он тут оказался? Мертвый, он бы попросту опустился на дно.
Девушка опустилась еще глубже, ожидая, что животное в любой момент взмахнет крыльями и уплывет прочь. Но манта-рэй не двигался с места.
Пальцы ее ног теперь почти касались его спины, и подводная гора была полностью скрыта. Палома словно приземлилась на черное поле, простирающееся вокруг, насколько хватало взгляда. Манта-рэй был метров шесть в поперечнике. Палома прикинула, что ее туловище уместилось бы на нем четыре раза в длину и еще осталось бы свободное место по краям.
«Наверное, это дед всех манта-рэев, — подумала она. — Отчего же он парит на глубине? Может, он собрался умирать?»
Паломе стало не хватать воздуха, и надо было подниматься на поверхность. Стараясь не взбалтывать воду, она начала всплывать. Удалившись на некоторое расстояние от манта-рэя, девушка охватила взглядом все животное целиком и теперь смогла разглядеть, почему оно так странно себя ведет. Что-то узкое и длинное болталось сзади и сбоку от него.
Она выскочила на поверхность, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и, набрав воздуха, нырнула опять. Манта-рэй не сдвинулся с места. На этот раз Палома подплыла к нему спереди, и ей сразу стало ясно, что произошло.
На левом боку животного, рядом с «рогом», зияла широкая и глубокая рана, из которой торчали переплетенные веревки, концы которых свободно болтались, подобно хвостам.
Должно быть, манта-рэй запутался в рыбачьих сетях, запаниковал и стал беспомощно биться, пытаясь выпутаться, отчего тугие веревки только глубже врезались в его плоть. Наконец он выпутался, несомненно, оставив позади разъяренного рыбака, проклинающего свою судьбу, повторяющего снова и снова, что манта-рэй — дети дьявола и не заслуживают ничего, кроме смерти.
Но это освобождение было кажущимся, так как теперь манта-рэй был обречен на смерть. Палома видела много раненых животных — порезанных, расцарапанных крючками или покусанных, и она знала точно, что им не стоит ждать от других обитателей моря пощады и снисхождения.
Манта-рэй уже и так ослаб от ранения, а поскольку веревки продолжали растравлять рану, не стоило и надеяться, что она начнет заживать. Не имея сил на поиск необходимого пропитания, он будет есть еще меньше и ослабеет еще больше.
И спустя немного времени манта-рэй начнет распространять вокруг сигналы тревоги, которые тут же будут получены всеми жителями горы, и особенно крупными животными, хищниками.
Сначала появятся маленькие прожорливые рыбешки вроде рыб-старшин. Сигналы, подаваемые манта-рэем, будут означать, что эти маленькие обжоры могут безопасно поживиться кусками отмирающего мяса из открытой раны. Таким образом рана сделается еще больше.
А манта-рэй будет слабеть дальше. Постепенно он начнет казаться — а потом и действительно станет — менее устрашающим. Его сенсорные устройства, которые не заглушить хитростью, станут подавать сигналы, свойственные беспомощному животному. В конце концов манта-рэй неизбежно совершит неумышленное самоубийство.
Постепенно соберутся акулы и начнут кружить на расстоянии, прислушиваясь к каждому новому сигналу, пока одна из них — возможно, особенно голодная, возбужденная или просто дерзкая — не вырвется из круга, не бросится на манта-рэя и не отхватит от его туловища кусок мяса.
Тогда уже конец настанет быстро: взрыв крови, целое облако растерзанной кожи и сухожилий.
Подплывая к манта-рэю, Палома снова услышала биение в висках. Животное чувствовало ее присутствие и глазом, расположенным внизу у пасти, следило за ее передвижениями, но само не шевелилось.
Оказавшись над головой животного, девушка притормозила, ухватившись за твердый выступ над его ртом, как раз между двумя рогами. Плоть в этом месте была твердой, как напрягшийся мускул, но скользкой — покрытой естественным слоем слизи. Это не вызвало у Паломы отвращения, ведь она дотрагивалась до многих рыб и ей было знакомо это ощущение. Слизь предохраняет животных от бактерий и других опасностей, которыми изобилует морская вода.
Хобим учил, что, если в сети попалась ненужная тебе рыба и ты хочешь ее освободить, следует брать ее очень осторожно, чтобы ненароком не соскрести с ее кожи защитное покрытие. Если повредить слизистый слой, на этом месте образуется ранка, которую может обнаружить паразит и наестся вдоволь. Если рыбу слишком много трогать руками, после этого она долго не живет.
Очевидно, манта-рэя прикосновение Паломы не слишком удивило. Он не стал отстраняться от нее, не встряхнулся и даже не вздрогнул. Не совершая ни малейшего действия, он продолжал неподвижно висеть, распростертый в толще воды.
«Он совершенно не боится меня, — подумала Палома. — Да и чего ему бояться? Врагов у него нет. Но ведь я — необычное животное, и я дотронулась до него. А в природе не принято позволять другим животным вот так запросто трогать себя. Впрочем, манта-рэи все же терпят ремор, прилипших к их туловищам и тянущихся позади. Может, он принял меня за ремору».
Быстрое подводное течение поддерживало Палому в горизонтальном положении, и ее ласты развевались, подобно флагу на сильном ветру. Каким-то образом манта-рэю, несмотря на течение, удавалось оставаться абсолютно неподвижным, вроде бы не прилагая к тому никаких усилий. Если бы Палома разжала пальцы, ее бы тут же отнесло в сторону.
Она ухватилась второй рукой за тот же мускулистый выступ, поджала ноги и опустилась на спину манта-рэя. Кожа у него была как у акулы — даже не совсем кожа, а нечто похожее на коврик, сделанный из миллионов мельчайших зубчиков. Зубчики были направлены назад, поэтому, когда Палома погладила кожу от головы к хвосту, та показалась гладкой, словно вымазанный жиром глиняный горшок. А когда она подтянула колени и провела по коже в противоположном направлении, то оцарапалась, как об наждак.
