– Странный человек я, матушка, – величаво ответил он. –Обыкновенный странный человек. Так меня и зови.
– Чем же вы странный?
Она покосилась на остальных гостей. Все смотрели на мужика –кто с любопытством, кто с отвращением, но смотрели жадно, неотрывно.
– Странный – потому странствую. Хожу-гляжу-поплевываю. Ктебе вот зашел. Поглядеть, что вы тут за люди. Какому Богу молитесь. КолиСатаной смердит – плюну.
Он подбоченился, снова оглядывая залу, и вдруг – ужас, ужас!– взял, да и в самом деле плюнул на паркет. Настоящей слюной!
– Много у тебя дряни, матушка.
– Ну уж это слуга покорный! – вскричал депутат Зайцевич. –Прошу извинить, Лидия Сергеевна, но это без меня!
И вышел, приволакивая хромую ногу. Хозяйке поклонился, наСтранника кинул испепеляющий взгляд – и вышел. За ним покинули гостиную ещенесколько человек.
Не хорошо, а ужасно, поняла Верейская. Это скандал!
Но, с другой стороны, ушедших было совсем немного. Прочиеостались. И потом, скандал скандалу рознь. Завтра о рауте будет говорить весьПетербург…
В общем, ее светлость растерялась.
А Фанни тронула хама за рукав, успокоительно сказала:
– Дрянные все ушли, не выдержали вашего присутствия.Остались одни хорошие. Про хозяйку я вам рассказывала. Лидия Верейская, изнемецкого плена бежала.
Кошмарный мужик оскалил коричневые, гнилые зубы.
– Ну поди, шустрая. Благословлю.
И протянул Лидии Сергеевне руку – для поцелуя.
Это уж было too much.[10] Колебания хозяйкиразрешились.
Верейская взяла золотое пенсне, что висело у нее на груди, снамеренной неспешностью рассмотрела через стеклышко волосатую кисть, потом также демонстративно, как насекомое под микроскопом, изучила физиономию Странника.Поджала губы.
– Я всегда рада видеть тебя, милая Фанни. С кем бы ты нипришла. Надеюсь, ты не позволишь Григорию Ефимовичу скучать.
Вот это правильная линия поведения! В общение с мужланом невступать, но не лишать гостей экзотического зрелища.
Она отошла, изобразив для своих страдальческую гримасу: мол,что тут поделаешь?
– Гордая да глупая, – громко сказал у ней за спинойСтранник. – А сказано: гордые низринутся. Жалко ее. Потопнет через своюглупость.
Божья корова заискивающим голосом ответила:
– Простите ее, отец. Помолитесь за нее.
Потом произошло нечто из ряда вон выходящее – Верейскаяпоняла по вытянувшимся лицам.
Обернулась.
Экзальтированная идиотка Фанни стояла перед мужиком наколенях и жадно целовала грубую лапу, которой пренебрегла Лидия Сергеевна.
Молодой Корф, кавалергард, с которым некоторое время назадбеседовал Эмиль, стуча каблуками, кинулся к дверям.
– Поздравляю, господа! – фыркнул он. – Рюриковна передмужиком ползает!
За ним (правда, попрощавшись с хозяйкой и сославшись наобстоятельства) ушли еще две пары. На этом исход, слава Богу, вроде быпрекратился.
Прерванные разговоры возобновились, все снова разделились нагруппки. Однако втихомолку поглядывали на возмутителя спокойствия.
Тот, правда, стал вести себя пристойнее. Оказалось, что снекоторыми из гостей он знаком. С кем-то перекинулся словами, лейб-медику низкопоклонился. Лидия Сергеевна начала было успокаиваться – да рано.
С подноса, уставленного «кок-тейлами», Странник взял бокал,понюхал, пригубил – кажется, понравилось. Без остановки, один за другим, осушилчетыре. Крякнул, вытер мокрые губы бородой.
Это бы еще ладно. Но здесь на глаза «странному человеку»попала картина с обнаженной наядой (очень недурной Фрагонар, купленный покойнымкнязем на Парижском салоне девяносто девятого года). Осмотрев стати чудеснойнимфы, мужик покрутил головой и со словами «эк, бесстыжая» харкнул на пол –обильней и гуще, чем в первый раз.
– Боже, что делать? – Княгиня жалобно оглянулась на хмурогоБазарова – очевидно, Эмиля тоже расстроил скандальный визитер. – Этот субъектгубит мне раут!
– Дело поправимое, – симпатично окая, ответил ЕмельянИванович.
И направился прямо к Страннику.
– Эй, дядя, ты тут не форси, комедию не ломай. В избе у себятоже на пол плюешь?
Тон был суровый, взгляд грозный.
Глаза у «дяди» метнули серо-голубое пламя. Преувеличеннопереполошившись, он несколько раз поклонился сердитому господину в ноги.
– Прости, барин, прости мужика дремучего. Необычные мы кобчеству. Твоя правда. Сам нагадил – сам подберу.
Да бухнулся, шут, на коленки и давай бородой своей паркетподтирать. К Страннику бросилась княгиня Зарубина, тоже на пол:
– Отец Григорий! Оставьте! Они все волоса вашего не стоят!Дайте я, я!
В общем, кошмар и ужас. Базаров, на что решительный человек,и то отступил, рукой махнул.
Безобразная сцена затягивалась: Странник всё ерзал накарачках, Фанни хватала его за плечи и плакала. Все разговоры в гостинойоборвались.
Тогда вперед вышел Вольдемар Жуковский, отстранил Эмиля.
– Позвольте-ка. С ним по-другому надо… – Встал над юродивым– и тихо: – Ты меня знаешь?
Тот поглядел снизу вверх, весь сжался.
– Кто тебя не знает… Ты Жуковский-енарал, всем врагам гроза.
Шеф жандармов слегка наклонился:
– Смотри, прохиндей, не зарывайся. Я рапорт государю протвои художества подал, знаешь?
– Знаю, батюшка… Клеветы на меня возвели зложелатели мои…Неправды… А ты им поверил… То-то папа на меня возгневался, другу неделю недопущает…
– Государь тебе не «папа»! – Генерал выпятил бульдожьючелюсть. – Гляди, Григорий, шугану – до Чукотки лететь будешь. А ну вон отсюда!
Хотел «странный человек» подняться, но ноги его не держали.То ли перетрусил, то ли еще что, но вдруг его начала колотить дрожь. Глазавыкатились из орбит, губы зашлепали, из них полезла пена.
Дико завертев шеей, он замахал руками, будто крыльями,опрокинулся на спину, изогнулся дугой, стал извиваться в корчах.
Закричали дамы, взвыла Зарубина:
– Что вы натворили, изверг! У него припадок!
– А-а-а-а! – сипел Странник. – Страшно! Пустить меня,пустить! Лечу! Лечу-у! Куды лечу?
Жуковский страдальчески сморщился.
– Доктора надо…
