— Простите, — сказал Георгий. — Не продолжайте. Мы уже уходим.
Яцек, не вмешиваясь в разговор, прогуливался поодаль. Когда Гольцов поравнялся с ним, он не выдержал, съязвил:
— Что, сходил в народ?
— Отвали.
Яцек не обиделся, хотя ему вовсе не был чужд, как он говорил, панский гонор. Панский гонор имел порой место быть, но, кроме всего прочего, Яцек еще умел по-настоящему быть другом.
В молчании они возвращались к выходу с кладбища, когда сзади послышался стук каблучков и девичий голос окликнул их:
— Подождите! Пожалуйста, подождите!
Девушка подбежала к ним. Запыхавшись, произнесла:
— Подождите. Я хочу извиниться.
Георгий с Яцеком переглянулись.
— Извиниться? За что? — сказал Георгий. — Ничего не произошло. Все в полном порядке.
— Да, все нормально, — подтвердил Яцек.
Девушка закинула на плечо сползающий ремешок сумочки.
— Нет, то, что произошло сейчас, несправедливо. Ужасно! Андрей Виссарионович наговорил ерунды. Он стал невыносимым, с тех пор как умер Юра. Себя мучит и всех измучил. Простите его, не принимайте его слова на свой счет.
— Это он вас послал? — спросил Георгий.
— Он? Нет, конечно. Это Вероника Николаевна, Юрина мама. — Девушка вспыхнула, словно невольно проговорилась о том, о чем ее просили умолчать, и постаралась исправить оплошность: — Но я бы и сама… Простите, так уж вышло. На самом деле Вероника Николаевна рада, что вы пришли. Она мучилась от мысли, что ее сына все забыли. Почему никто из вас не приходил к Юре раньше?
В голосе девушки, во взгляде темных глаз под строго сведенными бровями было горестное недоумение.
— Вы очень хорошие слова сказали про Юру, — обратилась она к Гольцову, откидывая непослушную челку со лба. — Вы были его другом?
— Не таким близким, как хотелось бы, — ответил Георгий.
— У всех у нас такое же чувство, у всех, кто близко знал Юру. Он был таким человеком, которого до конца узнать невозможно. Я знаю, некоторых это отталкивало. У него было мало друзей, но были люди, которые его любили… Вот вы, сразу видно, его любили.
— И вы, наверное, тоже?
Девушка просто кивнула: да.
Они стояли посреди аллеи. Начал накрапывать дождь. Георгий рассматривал подругу Малышева: красивая, серьезная… Когда она смотрела на свет, ее темные глаза становились золотистыми, как густой гречишный мед.
— Вы уже уходите? — спросила она.
— Да, — кивнул Георгий. — А вы?
— Пожалуй, я тоже пойду. Не хочу туда возвращаться. Когда вы ушли, они стали ссориться. Как всегда… Постороннему присутствовать при этом тяжело. Не понимаю! Два самых близких Юре человека, каждый его по-своему любил, а почему-то общее горе их не сблизило, а только разделило.
Они медленно пошли по аллее к выходу.
— Скажите, почему Юра уволился с работы? — неожиданно спросила девушка.
— Не знаю, — честно ответил Гольцов. — Просто взял однажды и уволился.
— Юра не делал ничего просто так, — сказала она, задумчиво глядя себе под ноги.
— Простите, я не спросил, как вас зовут…
— Меня? Ольга.
— Георгий.
Яцек, не вмешиваясь в разговор, молча шел рядом, но Гольцов знал, что он не упускает ни одного слова.
— Вы были его невестой?
— Была.
Ольга опустила голову. Темная челка упала на глаза.
— Мы с Юрой встречались три года и расстались несколько месяцев назад, — сказала она, поправляя на плече сумочку. — Его родители не в курсе. До того как Юра умер, я не считала нужным им рассказывать. Я так долго числилась в невестах, что привыкла считать Веронику Николаевну своей свекровью. А теперь… Теперь тем более не могу ничего им рассказать. Как-то двусмысленно получается, да? Мы расстались, и Юра покончил с собой. Логично подумать, что из-за меня. Хотя на самом деле инициативу в нашем разрыве проявил он.
— Что-то случилось?
— То, что обычно: появилась другая. Юра был такой человек, он не мог долго скрывать, лгать. Однажды он просто сказал: «Между нами все…» И вернул мне свой билет — мы должны были вместе куда-то пойти, я купила билеты, — он вернул мне билет и сказал, что я могу вместо него пригласить кого-нибудь другого…
Ольга вытерла набежавшие на глаза слезы. Голос ее сорвался в хрип.
— Порой мне хочется отыскать ее. Узнать, кто она. Увидеть ее своими глазами. Знаете, что бы я сделала, если бы ее нашла? — Во взгляде Ольги загорелся мстительный огонь. — Если бы я ее нашла, то за волосы приволокла бы на Юрину могилу и колотила, колотила башкой о постамент: смотри, любуйся, что ты наделала… Потому что, я уверена, Юра застрелился из-за нее. Это она довела его. Понимаю, нельзя винить человека, если он кого-то не любит. Но тогда почему она сразу прямо не сказала ему: нет! Юра очень искренний, прямой человек, он бы все понял, смирился, переболел, перемучился — но это было бы лучше. Нет, она его держала при себе, не любила, но держала, как вещь… Может, вам тяжело представить, как такое возможно, но женщине легко понять другую женщину, у нас одинаковые змеи в сердце живут. Она его не любила и в то же время держала при себе, не отпускала. Он истерзался весь, я это видела. Это она виновата в его смерти!..
Гольцов и Михальский смотрели вслед уходящей девушке в темном пальто.
— Ну что скажешь? — первым нарушил молчание Георгий.
— А что я должен сказать?
— Ты ей веришь?
— В смысле?
— В смысле «шерше ля фам». Что здесь замешана женщина?
— Я верю, — кивнул Михальский. — А ты что, нет?
— Не знаю. Застрелиться из-за бабы?!
— А чем тебя не устраивает такое объяснение?
Георгий молчал.
— Что, для тебя это недостаточно веская причина?
— Лично для меня — нет, — сухо ответил Гольцов, глядя в сторону.
Михальский посмотрел на друга, хотел сострить в ответ, но вовремя вспомнил, что в доме повешенного не говорят о веревке. Больное место Гольцова — его семейные неурядицы — не тема для дружеских подначек. Он посмотрел на часы.
— Слушай, Гошка, мне пора бежать. Дон Горец Альварец Быстрый ждать не будет.
Георгий понял, что он имеет в виду кубинца.
— Я вспомнил этого подполковника Карпентера. Сволочь. Тебе он нужен?
— Не знаю, пока думаю.
— Не верь ему.
— Ты же знаешь, Гольцов, я никому не верю, — сказал Яцек и, выдержав паузу, добавил: — Кроме тебя…
— И на том спасибо, — усмехнулся Георгий.
