А Барретт все откладывал этот звонок на потом. Три дня назад он пришел к выводу, что, хотя его отношения с Фей — самые что ни на есть настоящие, надежды, связанные с ее отцом, все-таки призрачны. Он уже собрался было позвонить Зелкину и согласиться на его предложение, но день спустя позвонила Фей и передала просьбу отца приехать к ним вечером.
Осборн приглашал Барретта по делу. Большие надежды Майка выросли пуще прежнего, но он все-таки прогнал их прочь.
И вот вечером он опять сидит вдвоем с Уиллардом Осборном в библиотеке.
— Майк, — начал Осборн. — По-моему, вы достаточно проницательны, чтобы заметить мой интерес к вам. Я просто ждал подходящего момента для серьезного разговора. Сейчас время настало, и я принял решение. Вы, несомненно, слышали, как я обсуждал перспективы покупки телестудии «Мидуэст». Я могу приобрести ее, если утрясу налоговые проблемы. Мне необходим человек, который мог бы это сделать. Передо мной стоял выбор: повысить одного из моих старых служащих или взять нового. Я решил взять нового человека, но только с одним условием: он должен будет приступить к работе со следующей недели. Майк, не хотели бы вы стать вице-президентом «Осборн интепрайсиз» с окладом семьдесят пять тысяч долларов в год?
Наконец-то! Вот это удача!
После этого разговора Майк Барретт провел долгую бессонную ночь. Он бы чувствовал себя совершенно счастливым, если бы его не мучил один вопрос. Сейчас он вел дело, которое могло затянуться не на одну неделю, и обещал хозяевам не бросать его без их согласия. Вчера Майк рано явился на работу и принялся дожидаться Тэйера, а потом вошел в его кабинет и выложил фантастическое предложение Осборна. Слушая его, Тэйер несколько раз фыркнул. Когда Барретт умолк, ему показалось, что старик поднимет шум, но Тэйер просто сказал:
— Я пришлю к вам Магилла. Введите его в курс, чтобы он заменил вас. Завтра утром можете забирать свои вещи. Счастливо. Наша политика предписывает нам не стоять ни у кого на пути.
Тэйер сделал ударение на словах «ни у кого», и Барретт понял: старик имел в виду не его, а Осборна. Так этим утром он стал свободным человеком.
Он хотел немедленно позвонить Фей, потом ее отцу и по всей форме принять его предложение, но вместо этого позвонил Эйбу Зелкину и договорился о ланче, не набравшись храбрости отказать другу по телефону. Желание позвонить Осборнам не прошло, но верх одержали дисциплина и порядочность. Всему свое время. Сначала необходимо увидеться с Зелкином и покончить с этим неприятным вопросом. Ведь только после этого разговора он обретет настоящую свободу.
И вот он сидит за столом с Эйбом Зелкином.
Барретт медленно открыл глаза и с удивлением увидел улыбающегося Зелкина, сидящего напротив.
— Мне было интересно, когда ты выйдешь из транса, — сказал Эйб. — Для человека, у которого хорошие новости, ты что-то невесел. Или ты медитировал и передо мной лицо человека, который был в экстазе? Скажу тебе честно, Майк, я очень рад. — Он взял нож и вилку и принялся за мясо.
— Эйб, позволь мне…
— Да-да, извини. Ты собирался рассказать, как все произошло.
— Да, позволь мне все рассказать. — Майк поковырялся в салате, но не стал есть. — Все началось в тот день, когда я познакомился с Фей Осборн. Помнишь, я тебе рассказывал?
— Замечательная девушка Фей.
— Да, но сейчас я не об этом. Я хочу рассказать о ее старике. Не перебивай меня, Эйб. Дай договорить до конца, потому что я именно за этим и пришел.
Барретт осторожно заговорил, построив свой рассказ на воспоминаниях. Наконец он дошел до того момента, когда Фей позвонила и сказала, что отец хочет встретиться с ним. После этого Майк начал рассказывать о позавчерашнем разговоре с Осборном в библиотеке. Он старался не смотреть на Эйба, когда сообщил о предложенной должности вице-президента и семидесяти пяти тысячах долларов.
Как Майк ни старался, он не смог удержаться, чтобы не бросить взгляд на Зелкина, который поднял свою голову-тыкву от тарелки. Мышцы его лица, покрытые складками жира, напряглись, и Зелкин перестал жевать.
Решив, что больше нет смысла избегать взгляда этих обиженных глаз, Барретт посмотрел на Эйба.
— Я встречаюсь с Осборном завтра вечером и собираюсь принять его предложение. Извини, Эйб, но я просто должен сделать это. Как бы я ни хотел работать с тобой, такой шанс подворачивается только раз в жизни. У меня нет выбора, я не могу упустить этот шанс и обязан использовать его. Я… я надеюсь, ты попытаешься понять…
Зелкин растерянно промокнул губы салфеткой и сказал:
— Что я могу ответить, черт побери? Я не стану утверждать, что мое предложение в материальном плане можно сравнить с предложением Осборна. Наша фирма способна дать тебе лишь крохи по сравнению с его семьюдесятью пятью тысячами долларов. Ты можешь проработать тридцать лет и не получить семьдесят пять тысяч даже за три самых удачных года, не говоря уже об одном годе. И хотя я снял уютную контору, она покажется сараем по сравнению с тем, что может предложить Осборн. И клиенты… ты же знаешь, мы будем вести дела обиженных, обездоленных, а у Осборна тебе придется иметь дело с большими шишками. Вопрос в том, чего ты хочешь?
Барретт не мог позволить себе размякнуть.
— Я знаю, чего хочу, Эйб.
— Правда? Что-то я никогда не замечал в тебе уверенности, даже после ухода из «Гуд гавенмент инститьют». Тебя никогда не тянуло сыграть в игру «как быстро разбогатеть». В конце концов, ты ведь собирался стать моим партнером.
— Собирался, и собирался искренне, но это было до предложения Осборна. Такого шанса я ждал долгие годы.
— Я не уверен, что тебе нужно именно это, — покачал головой Зелкин. — Ты решил предать самого себя. Ведь ты хотел помогать другим. Теоретически можно помогать и богатым. Как однажды сказал Либлинг о журналисте Уэстбруке Пеглере: «Пеглер — храбрый защитник прав меньшинств, например, людей, которые платят огромные налоги». Прости меня, Майк. Я не хотел тебя обидеть, я просто неудачно пошутил. Сейчас я хочу попробовать подойти к этому с другого конца, Майк. Ты адвокат, но собираешься заниматься бизнесом. Ты хочешь стать дельцом. Естественно, в глазах всего мира ты добьешься больших успехов, но сам ты рано или поздно увидишь, что бизнес дает значительно меньше возможностей проявить себя, если сравнивать с юриспруденцией. Ты будешь работать не с простыми людьми, и они станут требовать от тебя не той помощи, которую потребовали бы наши клиенты. Чем тебе так понравилось это предложение?
— Деньгами, — откровенно ответил Барретт. Никому, даже Эйбу Зелкину, не удастся отговорить его. — Чистыми деньгами, честно заработанными. Как сказал Мильтон в «Возвращенном рае»: «Деньги приносят честь, друзей, победы и царства».
— А Теккерей сказал: «Деньги часто достаются нам слишком дорогой ценой».
— Эйб, я сейчас не буду никого цитировать, а скажу сам, — с неожиданным раздражением проговорил Барретт. — Пожалуйста, прекрати вешать мне лапшу на уши. Я сейчас расскажу тебе то, о чем никогда не рассказывал. Моя мать считала каждый цент и во всем себе отказывала, чтобы я смог закончить Гарвард. Они со стариком приплыли в Америку на пароходе еще детьми, как иммигранты. Мои родители росли в страхе и одиночестве. Каждый считал своим долгом унизить их, потому что они были бедны. После того как они встретились и поженились в Чикаго, мой отец вкалывал двадцать пять часов в сутки, чтобы удержаться на плаву и отложить несколько долларов на черный день. После его смерти в банке остались кое-какие деньги, — ничтожная сумма, по нашим понятиям, — на которые мы с матерью и жили.
