— Теперь — домой?
— Домой!
Они решила сдавать квартиру Антона. А жить в Евиной.
— Ты коллегам не сказала о своей свадьбе?
— Нет.
— Правильно сделала. А то они тебя расчленят моментом.
Они подъехали к Евиному дому на машине. У Антона была классная тачка — темно-серая «Тойота».
Когда они проходили мимо почтового ящика, Ева обратила внимание, что в нем что-то лежит.
— Подожди. Сейчас открою. Я в него несколько дней не заглядывала. — Ева открыла ящик и вынула оттуда письмо.
Сзади нее вырос Антон и заглянул через плечо.
— Письмо? От кого?
— Без понятия.
Ева прочитала на конверте надпись. «Письмо от нотариуса Козловой Т. С.». Дальше шел адрес нотариальной конторы.
— Дома прочитаю.
В коридоре Ева вскрыла конверт.
Текст был таким непонятным, что она перечитала его два раза.
Суть его сводилась к тому, что Верхоглядова Евангелина Христофоровна завещала ей дом в деревне. Для вступления в права наследования ей нужно явиться к Козловой Т.С. Контактный телефон прилагался.
— Что за чушь?
— Ты о чем?
Антон пробежал глазами письмо.
— А кто такая Верхоглядова Евангелина Христофоровна?
Ева рассмеялась.
— Я тебе еще не успела рассказать о ней. Живая легенда нашей семьи. Богемная тетка. Художница. Прожигательница жизни и — на старости лет любительница молоденьких мальчиков. У нее такая богатая и бурная биография, что хватило бы на нескольких женщин. При этом она трижды была замужем и имела в покровителях богатых мужиков. Говорят, любовник-ювелир подарил ей целую коллекцию драгоценностей.
— И куда она делась?
— Кто знает? Перешла к последнему пажу. В качестве маленького бонуса. У меня остался только серебряный перстень. Показать?
— Покажи!
Ева принесла перстень и отдала Антону. Он повертел его в руках.
— Красивый. А кроме домика в деревне, больше ничего не было?
— Была квартира. Однокомнатная. Трехкомнатную на Чистых Прудах она продала.
— И кому досталась квартира?
— Никому. Мы этого не знаем.
— Понятно. Лохи вы натуральные. Проморгали хату.
— Не твое дело.
— Естественно, не мое. Хорошо, что есть фазенда в Смоленской губернии, — насмешливо сказал Антон. — Как романтично!
— Романтичней некуда! Что это за дом? Зачем он мне?
— Жить.
Ева фыркнула:
— Никогда не была любительницей деревенской жизни.
— Вдруг она тебе понравится?
— И не собираюсь туда ехать. Какая-нибудь тьмутаракань.
— А что нам делать в Москве? На носу лето. Ты как раз хотела поехать отдохнуть. Мне все мозги закапала: поедем, поедем!
— От-дох-нуть. На море! А не в деревне.
— А может, мы там кайф поймаем?
— Сомневаюсь.
— Надо попробовать. Чем ты рискуешь?
— Я, конечно, съезжу к Козловой Т.С. Но на остальные телодвижения не рассчитывай.
— Это почему же?
— Потому.
— Ладно, там посмотрим.
Нотариус Козлова Т.С. была суха и деловита, как и подобает настоящему нотариусу. Она быстро ввела Еву в курс дела. Она, оказывается, стала обладательницей недвижимости в Смоленской области. В деревне Плескавы.
— Завещание было написано два года назад. Прошли положенные полгода после смерти, и вы вступаете в права наследования.
— Спасибо.
— Сейчас мы все оформим официально.
— Хорошо.
Ева была ошарашена случившимся. В семье Евангелина Христофоровна была притчей во языцех. С отрицательным знаком. Ева уже забыла о ней думать. А она, оказывается, о ней помнила, раз отписала дом. В Еве зашевелились запоздалые угрызения совести. Она вспомнила, как несколько раз порывалась узнать у матери телефон и позвонить. Просто так. И каждый раз благая мысль куда-то улетучивалась.
В последние годы никто из родни почти не контактировал с Евангелиной, считая ее свихнувшейся нимфоманкой. Дома у нее никто не бывал. Да и звонили редко. Из шикарной трехкомнатной квартиры в районе Чистых Прудов тетя Ева переехала в однокомнатную на окраине Москвы. Завела двух собак. Поставила итальянскую ванну, которую любила заполнять вином. Однажды она позвонила Еве и предложила ей встретиться на Гоголевском бульваре. Они встретились. Сходили в кафе. В кафе она и подарила Еве серебряный перстень необычайной красоты. Она только что в очередной раз вернулась из Венеции и рассказывала об этом Еве. Это был ее любимый город.
— Ты обязательно должна там побывать, деточка, — у нее был молодой, звонкий голос с легкой хрипотцой. — Это что-то волшебное. Просто чудо! Поедешь? — спросила она Еву, прищуривая глаза, подведенные черным карандашом.
— Постараюсь, — ответила Ева. Она только что поступила в институт, и Венеция казалась ей туманным призраком. Перед ней раскрывались яркие радости наступающей студенческой жизни.
— Ну и хорошо, — сказала Евангелина Христофоровна, потягивая коктейль через соломинку. Несмотря на теплую погоду, она была одета в черную накидку и черную шляпу. И выглядела актрисой, не успевшей переодеться после спектакля.
— Венеция подарит тебе утраченную любовь. Ты обретешь ее вновь. В этом городе.
Тетушка тихо бормотала эти слова про себя. Но Ева ее хорошо слышала.
— Ева! — внезапно Евангелина Христофоровна подалась вперед. — Евочка! Ты назовешь дочку в честь меня?
— Дочку? — растерялась Ева.
— Ну конечно, ты выйдешь замуж и родишь очаровательную девочку.
— Откуда вы знаете? — рассмеялась Ева. — Может, это будет мальчик.
О замужестве она не думала. О дочке — тем более.
— Знаю, — отрезала Евангелина Христофоровна. — Знаю. Все поняла? Евой!
— Поняла. Так и сделаю.
В течение последующих десяти лет Ева не видела Евангелину Христофоровну. И об этом разговоре, естественно, забыла. Все новости она узнавала только от матери. В том числе и о перемещении с Чистых Прудов на задворки столицы. А полгода назад она умерла.
На похороны мать поехала одна. Еву она не взяла.
— Там будет такая пестрая публика, тебе нечего там делать. Всякие молодые люди. Наркоманы, непризнанные гении. Короче, всякий сброд. Еще кто прицепится к тебе, потом не отвяжутся.
Мама думала, что Ева — маленькая девочка, которая не сможет отделаться от настойчивого парня в рекордно короткий срок. Но Ева не захотела спорить с мамой и согласилась с ней.
