— Херман, не за столом же! — просила мама Якоба, дети сидели затаив дыхание, а он рассказывал об убитых женщинах, похищенных детях, спрятанных трупах и жаждущих мести бывших мужьях. Когда он расходился, мальчишки сидели и слушали как пригвожденные. В какой-то момент Херман начал задавать им загадки про убийства, и тогда приходить к Якобу стало так интересно, что Эльвира немного беспокойно спрашивала, не возражают ли родители Якоба против того, чтобы Сёрен ужинал у них три раза в неделю. Все в порядке, отвечал Сёрен. Это было как игра «Cluedo», только по-настоящему. Херман знал, кто убийца, где совершено убийство, каким орудием и каков был мотив, но мальчики должны были сами найти убедительные связи между всеми этими фактами. Херман подсказывал им, в каком направлении нужно размышлять, и Сёрен проявлял недюжинные способности. Несмотря на то что ему было всего пятнадцать, он хорошо видел связь между событиями и ловко выдвигал свои версии, которые иногда бывали притянуты за уши, но довольно часто — к удивлению Сёрена и Хермана и к раздражению Якоба — соответствовали действительности. Сёрен сам толком не понимал, как это у него получается — казалось, в его голове складывалось пересечение дорог, которые, отматываясь назад, приводили к разгадке тайны. Он мог вычленить из всех героев загадки, в которую Херман, чтобы запутать мальчиков, часто добавлял людей, которые были ни при чем, всех замешанных в преступлении и как непревзойденный мастер блефа задавал самые бесхитростные вопросы, чтобы потом вдруг прийти к отгадке.
Якоб окончил школу, Сёрен поступил в гимназию и познакомился с Вибе, походы в гости сошли на нет, и все это отошло на второй план. Но по воскресеньям Херман всегда мыл перед домом свой «Пежо», и тогда Сёрен подходил к нему, и Херман предоставлял ему короткий отчет о случившемся в полицейском участке за неделю и загадывал загадку. Только когда Сёрен повзрослел, он впервые задумался над тем, сколько вымысла было во всех тех состряпанных Херманом историях. Он ведь давал подписку о неразглашении.
Когда Сёрену было девятнадцать, однажды в среду он зашел поужинать к Кнуду и Эльвире на Снерлевай, и увидел перед домом Якоба грузовик. Никто из семьи не показывался, только четверо одетых в желтое грузчиков выносили из дома картонные коробки и кровати без матрасов. Когда он в следующий раз зашел на Снерлевай, двое чужих детей бегали по лужайке у дома Якоба. Сёрен остановился, рассматривая их, и решил, что будет полицейским.
Сёрен очень рано стал домашним сыщиком, к которому обращаются за помощью, что бы ни пропало: очки, инструкция к технике, налоговые декларации. Он задавал множество наводящих вопросов и в девяти случаях из десяти находил пропажу. Очки Кнуда — забытыми на ботинках в прихожей, где тот нагнулся, чтобы почесать щиколотку; инструкцию к сифону — в машине, в ящике со старыми телефонными книгами, приготовленными на выброс, а остатки налоговой — в золе в камине, куда Эльвира бросила ее в минуту рассеянности, предварительно скомкав.
— Как ты это делаешь? — удивленно спросила Вибе однажды вечером, когда Сёрен путем странного перекрестного допроса пришел к выводу, что калькулятор Вибе выбросили в мусорное ведро вместе со стопкой бумаги. Он как раз предложил Вибе спуститься к мусорным ящикам — не исключено ведь, что их еще не вывозили. Через пять минут он протянул ей калькулятор.
— Я отматываю назад, — сказал Сёрен. Вибе смотрела на него с любопытством. — Когда ты разгадываешь загадку, — пояснил Сёрен, — нельзя удовлетворяться первым подходящим объяснением. Делая так, ты просто гадаешь. Тогда мужчину с окровавленными руками автоматически должны обвинить в убийстве, а женщину с карточным долгом — в мошенничестве. Конечно, часто все именно так и оказывается, но не всегда. Если ты отматываешь назад, тебе не приходится гадать.
Вибе кивнула.
В декабре 2003 года Вибе поехала в Барселону со своим партнером по консалтинговой фирме, и Сёрен остался дома один. Вскоре после ее отъезда он поймал себя на том, что наслаждается одиночеством. Вибе теперь смотрела на него взглядом человека, которого предали в самом главном, и Сёрен неделями мучился угрызениям совести. Он ведь как раз не хотел ее предавать. Пока ее не было, он ходил на работу, перебирал старые фотографии в коробках и смотрел фильм «Подозрительные лица», который Вибе смотреть никогда не хотела, читал в туалете про Кельвина и Хоббса, а в пятницу играл в сквош со своим коллегой Хенриком.
На первый взгляд Хенрик казался парнем совсем простецким. Он качался, был весь покрыт татуировками (включая одну противоречащую уставу, на горле выше воротничка, которая чуть не закрыла ему дорогу в полицейскую школу), а длина его волос никогда не превышала четверти сантиметра. Над верхней губой топорщились маленькие усики, смысла которых Сёрен никогда не понимал. Хенрик женился на Жанетте еще во время учебы, и они быстро завели двоих дочерей. Теперь девочки выросли, стали подростками, и Хенрик всегда жаловался на то, что в их квартире в районе Эстербро невозможно шагу ступить, столько там девичьего барахла, одежды, обуви и сумок, а в школу они ходят одетые как проститутки, мы таких останавливаем для проверок на Вестербро, а Жанетте говорит, чтобы я заткнулся, сейчас такая мода, какая мода, к черту? Теперь Жанетте начала еще все время ходить на йогу и не хочет ему давать, на что это вообще похоже, надо было ему оставаться холостяком… Ну и так далее. Собака лает — ветер носит. Сёрен прекрасно знал, как сильно Хенрик любит трех своих девочек и что он готов за них пойти в огонь и воду.
Сёрен ничего не сказал Хенрику о том, что у них с Вибе проблемы, и когда Хенрик пытался выведать что-то вопросами вроде «ну что, дают тебе или нет?», он уходил от разговора. Его отношения никого не касались. Он не рассказал и о том, что остался соломенным вдовцом, но когда они сидели и остывали в раздевалке после сквоша, Сёрен вдруг сказал, что Вибе на курсах в Барселоне. Он тут же прикусил язык, но было уже поздно. Хенрик засиял, как чертово колесо.
— Уж теперь-то мы точно пойдем гулять! — воскликнул он.
Хенрик позвонил Жанетте из раздевалки, Сёрен слышал, что они немедленно начали цапаться из-за каких-то проблем с младшей дочерью, и втайне надеялся, что из их затеи ничего не выйдет. Но Хенрик не сдавался.
— Чертова курица, — сказал он, закончив разговор, — сходишь на свою идиотскую power-йогу как-нибудь в другой раз. Ну что, давай по пиву.
— Да я не знаю вообще-то, — сказал Сёрен, просовывая голову в горловину свитера. — Я собирался просто заказать пиццу и посмотреть фильм. Я какой-то разбитый сегодня.
— Ты зануда, вот ты кто, — сказал Хенрик, и Сёрен не стал с ним спорить.
Они зашли в небольшой ресторанчик в районе Вестербро и сильно напились. Хенрик начал разговаривать очень громко, Сёрену хотелось домой, и тут Хенрик завязал вдруг беседу с двумя женщинами за соседним столиком. Одну из них звали Катрине, она была из Орхуса, но уже несколько лет жила в Копенгагене, училась в педагогическом институте и должна была окончить курс после Рождества. Она была очень смуглая, как цыганка, и совсем не похожа на Вибе. Сдержанная и экзотичная, хоть и с самым обычным ютландским выговором. А ты, Сёрен, чем занимаешься? Они разговорились и по инициативе Хенрика сдвинули столы. Потом поехали в ночной клуб, в котором Сёрен никогда раньше не был. Он впал в какую-то прекрасную пузырящуюся эйфорию. Будни отодвинулись куда-то далеко-далеко.
