Поэт не замедлил с ответом.
— Вы забываете одно! — воскликнул он. — Наполеон приехал на остров после Ватерлоо! Мысли поверженного титана заняты другим — не каким-нибудь беглым кассиром!
Трепка сухо рассмеялся:
— Ну что до этого, то любой сбежавший кассир был бы счастлив располагать походной кассой в двести пятьдесят тысяч франков по тогдашнему курсу! Впрочем, наш друг Люченс ошибается, полагая, что Наполеон располагал только этой суммой. Во-первых, он получал годовое содержание от английского правительства, с которым воевал пятнадцать лет. И содержание это было вовсе не такое маленькое, если вспомнить курсы тех лет: восемь тысяч фунтов в год!
Веер в руках старой дамы замер, взгляд агатово-черных глаз не отрывался от Трепки, казалось, впитывая каждое его слово.
— Кроме того, император располагал капиталом в несколько миллионов франков, которые были помещены в банкирскую фирму Лаффита. Это известно из завещания императора! Так что, как видите, он отнюдь не испытывал нужды, что не мешало ему разыгрывать прикованного Прометея и продавать свое столовое серебро так, чтобы привлечь к этому поступку как можно больше внимания!
Веер опустился на колени старой дамы.
— Удивительно! — пробормотала она, обращаясь к банкиру. — Удивительно ясно и четко изложено! Какая эрудиция! И какая память! Но, по-моему, пора перейти к другим делам!
Она нажала кнопку возле своего кресла. В ту же секунду открылись двери слева, на пороге появился дворецкий с сервировочным столиком на бесшумных резиновых колесиках. Этот столик был отнюдь не в ампирном стиле, наоборот, он являл собой самый вызывающий анахронизм, ибо сделан был из хромированной стали и стекла, и на его многочисленных полочках стояли бутылки, бутылки и снова бутылки. Быть может, коктейльный столик должен был бы встретить неодобрение гостей виллы Лонгвуд. Но ничуть не бывало. Трое братьев, которые за последние полчаса не произнесли ни слова, разом встали. Артур и Аллан потянулись во весь свой высокий рост, Мартин, который явно знал, чего от него ждут, окрыленной походкой направился к стеклянному столику. И как раз когда он схватил шейкер, в комнату вошел еще один посетитель — молодой человек, его Эбб накануне видел в обществе Артура. Он в самом деле производил впечатление своими каштановыми кудрями и высоким лбом. Люченс и Трепка, которые его прежде не встречали, смотрели на него как на небесное видение. Доцент пытался вспомнить, кого этот юноша ему напоминает. Молодого Шелли? Пожалуй. Но при этом в его повадке и облике проступало что-то неуловимо экзотическое, чего не было даже на самых романтических изображениях английского поэта. Вспомнил! Доцент не мог удержаться от улыбки — вот как далеко завело его воображение: юноша напомнил ему Кришну, индуистского бога любви.
— Где ты был, Джон? — спросила старая дама. — И почему прошел через кухню?
Тот пробормотал что-то невнятное и сел на освобожденное Артуром кресло. Мартин был в своей стихии. Его руки порхали как крылья жаворонка, на лице — удовлетворение. С ловкостью фокусника манипулировал он бутылками и бокалами, в его руках непонятным образом рождались разнообразные напитки, он подносил их направо и налево и самому себе, при этом скандируя стихи:
Кто рассказал о бедах, нас опустошивших,
И зло, нам предстоящее, постиг?
Хотя нам далеко до пращуров почивших,
Объятий, песен, преступлений их…[14]
Аллан и Артур вдруг сделались словоохотливыми. Оказалось, что первого из них интересуют биржевые курсы, и он стал расспрашивать Трепку, есть ли основания надеяться, что котировки в Нью-Йорке пойдут вверх, второй стал выяснять у Эбба, каковы перспективы левых в Скандинавских странах.
— Тебе «манхэттен», Аллан? Пожалуйста! А тебе, Артур, «corpse-reviver»?[15]Прошу!
Хотя нам далеко до пращуров почивших,
Объятий, песен, преступлений их,
Пусть насмехаются язычники над нами,
Остыла наша страсть и добродетель с ней.
Прости нам все, и холодность прости нам,
Мадонна всех скорбей.[16]
Доцент слушал вполуха. Необычная обстановка, непривычные напитки, голоса, журчавшие на иностранном языке, — все рассеивало его мысли. Но одна мысль непрестанно возвращалась: почему старуха позволила внукам дать волю своим чувствам? (Не говоря уже о том, что они выказали дурные манеры.) Эбб несомненно прав: они ненавидят друг друга.
И мы увидим, глубока ль могила
И что нас ждет: кромешный мрак иль свет?[17]
— Где ты был, Джон? И почему прошел через кухню? — снова повторила старуха.
Темнокудрый юноша, встав со своего места в углу у окна, подошел к ней. В этот раз доцент расслышал его ответ:
— Потому что мне больше нравится смотреть, как повар готовит еду, чем смотреть, как другие ее едят! — При этих словах он покосился на Артура.
Эбб говорил, что Джон — преданный оруженосец Артура. Но что бы ни выражал этот взгляд, преданности в нем не было. Что случилось? Неужели и эти двое тоже рассорились?
Руки Мартина продолжали свою пляску. Странно, думал Люченс, что старуха, по слухам весьма строгая, позволяет устраивать такую попойку! Или она вспомнила о знаменитом пьянстве скандинавов? Однако представители Скандинавии пьют здесь меньше других.
Как раз в то мгновение, когда он об этом подумал, створки дверей, ведущих в столовую, распахнулись и на пороге предстал склонившийся в поклоне дворецкий:
— Madame est servie![18]
3
— Ну как, узнаёте? — спросила миссис Ванлоо директора банка, которому подала руку, чтобы он проводил ее в столовую.
Банкир огляделся вокруг и утвердительно кивнул головой.
— Мадам, ваша вилла построена с поразительно точным соблюдением стиля! Вот все, что я могу сказать!
Она польщенно улыбнулась, знаком указывая гостям их места за столом.
— Но одно будет выпадать из общего стиля, — заметила она. — Это меню. Вы знаете об императоре все и знаете, конечно, что он не был добрым католиком. Он ел мясо и по пятницам. Но знаете ли вы, мистер Трепка, что сегодня на обед будете есть вы? Буйабес!
— Мадам! Вы угадали мое самое заветное желание! Если бы у меня не было других причин приехать на Ривьеру, меня заманила бы сюда мысль о буйабесе!
Особое средиземноморское блюдо, называемое буйабесом, готовится из многочисленных сортов хорошей жирной рыбы, обитающей в здешнем море: это и уторь, и навага, и многие другие рыбы, а также лангусты и раки. Суп приправляют луком, лавровым листом, гвоздикой и шафраном, и, если он приготовлен по всем правилам, это блюдо, достойное трапезы богов. Со стоящего поодаль столика, где на маленьком огне кипел огромный котел, дворецкий принес крутобокий желтый сосуд, до краев наполненный ароматным супом. Он поставил его перед старой дамой. Она налила себе несколько ложек и с критическим видом отведала суп.
