Книга Честь семьи Лоренцони - Донна Леон

— Да, а в чем дело?

— Синьора Сальвьяти, с вами говорит комиссар Гвидо Брунетти. Я хотел бы задать вам несколько вопросов по делу о похищении Роберто Лоренцони.

Внезапно из трубки раздался громкий младенческий вопль; такой пронзительный и жалобный, что ни одна живая душа на свете не посмела бы его проигнорировать.

Он услышал, как трубка со стуком брякнулась на какую-то твердую поверхность; ему даже послышалось, что женщина попросила его подождать, но ее голос заглушил новый вопль, еще более пронзительный. Затем вдруг все стихло.

Она снова взяла трубку.

— По-моему, я вам уже все тогда рассказала. Я уже ничего не помню. Это было так давно. Столько воды утекло…

— Понимаю, синьора, но вы бы оказали неоценимую услугу, уделив мне совсем немного своего драгоценного времени. Это ненадолго, уверяю вас.

— Тогда почему мы не можем поговорить по телефону?

— Я предпочел бы встретиться с вами лично, синьора. Боюсь, что в данном случае телефон не самая лучшая идея.

— Когда? — с неожиданной готовностью осведомилась она.

— Я знаю, что вы живете в районе Санта-Кроче. Сегодня утром я как раз там буду. — На самом деле он не собирался туда ехать, но это было недалеко от traghetto[12]на Сан-Маркуола, а значит, потом он мог быстро добраться до Сан-Леонардо, чтобы поспеть к обеду с тестем, — так что для меня не составит никакого труда заехать к вам. Если вы, конечно, не возражаете.

— Погодите, я только загляну в свой ежедневник и выясню, что у меня со временем, — отозвалась она и снова положила трубку.

Ей было семнадцать, когда Роберто похитили, так что сейчас ей нет еще и двадцати, да еще и грудной младенец… Неужели она так занята?

— Если вы придете не позже четверти двенадцатого, мы с вами сможем поговорить. Но имейте в виду, я уже приглашена к обеду.

— Великолепно, синьора. До встречи, — выпалил он и быстро повесил трубку, прежде чем она успела бы передумать или снова заглянуть в свой ежедневник.

Он позвонил Паоле и сообщил ей, что не сможет прийти сегодня домой обедать. Она, как всегда, приняла эту новость с такой бесстрастностью, что Брунетти заподозрил, что у нее имеются какие-то свои планы.

— А ты что будешь делать? — спросил он.

— Что ты сказал? Почитаю, наверное.

— А ребята? Ты справишься?

— С голоду они не умрут, не волнуйся. Ты же знаешь, как только мы с тобой перестаем следить за их манерами, у них сразу же просыпается волчий аппетит. Так что у меня будет куча свободного времени.

— Надеюсь, ты тоже поешь?

— Гвидо, ты помешан на еде. Ты ведь и сам это знаешь, правда?

— Только потому, что ты не даешь мне об этом забыть, дорогая, — рассмеялся он и хотел было добавить, что она, в свою очередь, помешана на книжках, но вовремя спохватился, что Паола вряд ли воспримет его слова как комплимент. Поэтому он сказал только, что будет дома к ужину, и повесил трубку.

Брунетти покинул здание, не сказав никому, куда идет, и благоразумно воспользовался боковой лестницей, принимая во внимание, что сейчас начало двенадцатого, а значит, вице-квесторе Джузеппе Патта, скорее всего, сидит у себя в кабинете.

Выйдя из квестуры, Брунетти с удивлением обнаружил, что на улице потеплело; на нем были теплый шерстяной костюм и пальто, которые он надел с учетом утреннего холода. Он зашагал было по набережной и уже собирался повернуть налево, к череде улочек, ведущих к площади Санта-Мария-Формоза, а уже оттуда — к мосту Риальто, но вдруг остановился и, решительно сняв пальто, устремился обратно, в сторону квестуры. Когда он подошел к зданию, охранники, сидевшие внутри, узнали его и открыли массивные стеклянные двери. Брунетти направился в небольшой кабинет, расположенный слева, где увидел Пучетти. Тот сидел за столом и говорил по телефону. Увидев начальника, Пучетти тут же положил трубку и вскочил на ноги.

— Пучетти, — заговорил Брунетти, сопровождая свои слова энергичным взмахом руки, показывающим, что он может садиться, — я хотел бы оставить здесь свое пальто. Буквально на пару часов. Я заберу его, как только вернусь.

Пучетти, вместо того чтобы занять свое место за столом, шагнул вперед и осторожно принял пальто из рук Брунетти.

— Я отнесу его к вам в кабинет, если вы не возражаете, Dottore.

— Нет-нет, пусть лучше останется здесь, не беспокойся.

— Лучше все-таки отнести его наверх, сэр. У нас тут за последнее время пропало несколько вещей.

— Как так? — удивился Брунетти. — Из комнаты охраны? В квестуре?

— Так точно, сэр, — отозвался Пучетти, кивая в сторону бесконечной очереди, протянувшейся от дверей «Ufficio Stranieri»,[13]в которой, как казалось, сотни людей терпеливо ждали, пока им выдадут формы, после заполнения которых их пребывание в городе будет наконец узаконено. — Сейчас у нас тут полно албанцев и разных там славян, а уж они, как известно, тащат все, что плохо лежит.

Если бы Пучетти сказал нечто подобное Паоле, она просто-напросто стерла бы его в порошок, заклеймив фанатиком и расистом и доказав ему, что нельзя судить обо всей нации по отдельным ее представителям. Но поскольку Паолы в кабинете не было, а Брунетти, признаться, отчасти разделял взгляды Пучетти, он ограничился тем, что поблагодарил молодого человека и, выйдя из кабинета, покинул здание.