судьбу, однако он может восторжествовать над ней.
Никакого волшебства
В контексте толкования данной баллады вызывает отдельное любопытство персонаж овечки Миорицы – мало того, что говорящей, так еще и вещей. Наделенная такими способностями, овечка кажется скорее персонажем не пасторального, а сказочного жанра, однако, как бы удивительно это ни прозвучало, от сказки здесь нет почти ничего: вещие овечки в действительности имелись в каждой отаре. Дело в том, что «вещими» называют самых смышленых овец в стаде. К таким овцам чабан присматривается, и они дают ему возможность лучше понимать всю отару.
Есть, наконец, еще одно мнение; его, в частности, выдвигает уже упомянутый выше Виктор Гацак. В своей работе, посвященной румынской народной поэзии, он пишет: «Но разве не предельно ясна звучащая неизбывная, щемящая любовь к родному краю, природе, своему труду? Разве не ощущается в балладе гнев против коварства, корыстолюбия, зависти? Разве в “завещании” пастуха, в картине “космической” свадьбы не предстает перед нами необычайной силы антитеза той самой злой доле, что грозит порушить жизнь и самое желанное, самое сокровенное в ней для человека? Разве не чувствуется в балладе величие сыновней и материнской любви, нежелание причинять горе и боль? Именно в этом и кроется могучий гуманистический, а если угодно, и социальный пафос “Миорицы”, – в этом и есть тайна особенной к ней любви народа»[5].
Стоит также упомянуть, что многие исследователи предполагали наличие в «Миорице» дохристианских элементов. И если это действительно так, то корни баллады уходят довольно-таки далеко в прошлое.
«Мастер Маноле»
В 1852 году уже знакомый нам Василе Александри выпустил сборник баллад под названием «Собранные и переработанные баллады» (Balade adunate şi îndreptate), в который вошла и легенда о мастере Маноле, повествующая, если говорить вкратце, о жертвоприношении при строительстве. Этот миф прочно занял свое место в истории румынской культуры, однако следует заметить, что в действительности исконно румынским считать его нельзя – он был заимствован из легенд Юго-Восточной Европы. Именно там впервые зародилось, укоренилось, а затем отправилось странствовать по миру суеверие, что для того, чтобы новое здание оставалось прочным и не разрушилось, ему необходимо принести жертву – желательно человеческую. Ученые замечают, что этот миф принято называть эстетическим, и именно он, как правило, приводится в качестве примера, когда заходит речь о необходимости заплатить за что-либо чьей-то кровью и своими страданиями. Конкретно в «Мастере Маноле» говорится о вечном противостоянии любви и успеха – Маноле предстоит принять очень трудное решение: выбрать между любовью и собственной карьерой и творчеством. Однако цена его выбора оказывается слишком высока…
Памятник мастеру Маноле в Разграде, Болгария
Баллада повествует о том, как господарь Негру Водэ (что переводится как «черный князь» или «черный воевода») задумал построить монастырь непревзойденной красоты – такой, какого еще не бывало. Подходящее место вскоре нашлось – берег реки Арджеш, на котором возвышалась древняя недостроенная стена. Господарь призвал для работы десять лучших мастеров, величайшим из которых был Маноле.
Не в лесу, не в полеНашелся Маноле —Зодчий и зиждитель,Каменщик, строитель:Он и план составит,Он и храм поставит,И всегда конец —Дел его венец[6].
Негру Водэ сказал: если они справятся с работой и сумеют построить монастырь, краше которого не будет в целом свете, он щедро вознаградит их. Если же им ничего не удастся, они будут замурованы заживо.
По Арджеш-рекеБерега в лозняке,А за кустами,За деревами,За чертополохом,Поросшие мохом,Еле видныОстанки стены,Словно в землю врытой,Всеми позабытой.Негру-водэ рад.Думою объят,Водэ постоялДа и приказал:«Двенадцать рабочих,Девятеро зодчих,Знатных в землях отчих,Маноле десятый,Всем вам вожатый,Беритесь за дело,Чтобы все кипело,Возводите смелоОт прочной основыДо самого кроваНевиданный храмНа память всем нам,Чтоб молиться там!
Ударили по рукам, и мастера приступили к работе. Днем дело шло гладко, но ночью творилась какая-то чертовщина – все, что мастера построили в светлое время суток, разрушалось, едва начинало темнеть, и причин для этого не было никаких. Мастера было совсем отчаялись, ведь время шло, однако тут Маноле внезапно услышал потусторонний голос, сообщивший: для того чтобы закончить строительство, мастера должны принести жертву – замуровать в стенах монастыря первую женщину, которая на следующий день принесет мужу обед.
Лишь улегся спать,Как увидел онНеобычный сон.А с постели встал,Мастерам сказал:«Эй, вы, девять зодчихС дюжиной рабочих,До труда охочих,Бросьте все дела —Весть до нас дошла.Пока ночью спал,Чудный сон видал:На княжей стене,Привиделось мне —Экая мура! —Стоит немчура,Фертом стоит,Мне говорит:Сколько б ни трудился,Сколько б я ни злился,Все равно впередДело не пойдет,Если не вмуруюВ стену глухуюЖенщину живую,Мне иль вам родную!Так что, мастера,Приспела пораПоразмыслить нам:Если будем храмВсем на удивленьеСтроить для моленья,То поклясться дружноНа иконе нужноСолью и хлебом,Жизнью и небом:Всяк, придя домой,Будет нем с женой.Та, что первой встанет,По росе в туманеРаньше к нам придет,Ту беда и ждет».
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что этой женщиной, конечно же, оказалась жена самого Маноле, Ана, – по одной версии легенды, беременная, по другой – с маленьким сыном на руках.
Маноле не может смириться с необходимостью замуровать собственную любимую жену. Он обращается с просьбами к Богу, просит послать на землю дождь и ветер, и Господь, сжалившись над мастером, выполняет его просьбы, однако ничто не может удержать Ану, и она приходит к мужу. И оказывается замурованной заживо.
Увидал Маноле,Почернел от боли.Сердце занялось,Кровью облилось,Грудь сдавила жалость,И мольба прорваласьСо слезой горючей,Чтоб от неминучейБеды упасти,Смерть отвести:«Сделай, боже, милость,Чтобы разразиласьБуря – и сплошнойДождь повис стеной.Жена б ужаснуласьИ домой вернулась.Пусть жену другую,Не мою, чужую,В стену замурую».
Мастерам все удается – жертва принесена, и теперь ничего больше не рушится. Они успешно завершают строительство, и возведенный ими монастырь действительно превосходит все другие своей красотой. Негру Водэ радуется этому, однако он не хочет, чтобы мастера, которые, напомним, являются лучшими в мире, построили что-нибудь еще более шикарное для кого-то другого, и потому он приказывает подрубить строительные леса (по другой версии – убрать лестницы), чтобы мастера остались наверху и умерли от голода и жажды.
Тут Негру-водэПодумал, помолчалДа и приказалЛестницы убрать:Век им вековатьПод небом, на крыше,Что деревьев выше.Пусть их ветер бьет,Пусть их дождь сечет,Пусть их голод гложет,Жажда муки множит.Смерть их успокоит —Никто не построитХрама для моленьяИ для поклоненья,Этого красивей,Выше, горделивей!
Никто из мастеров не хочет медленно дожидаться собственной мучительной смерти, и потому они изготавливают себе крылья из деревянных дощечек, чтобы улететь на них с крыши. Что ж, деревянные крылья не могут сравниться с настоящими, и все мастера, включая Маноле, падают оземь и разбиваются. Там, где упали девять мастеров, появились черные камни. Там, где разбился мастер Маноле, возник белый камень, из-под которого забил источник – соленый, словно слезы Аны, которыми она плакала, когда ее замуровывали в монастыре.
А кто где упал,Тут же
