на торте…
А вишенку, в итоге, получила я, когда Стас на следующий день пригласил меня официально к себе в кабинет и равнодушно кинул через стол бумажку о том, что я не прошла испытательный срок и теперь меня увольняют.
Я смотрела на приказ, хлопала ресницами и абсолютно, вообще ничего не понимала!
— Стас… Но… Я же…
— Мне больше нечего вам сказать, Карина Михайловна. Кабинет освободите сегодня, в течение дня.
Я встала, полностью оглушенная случившимся, и молча вышла.
На немеющих и подгибающихся ногах доползла до туалета и там благополучно свалилась в обморок.
Очнулась в больнице уже, с угрозой выкидыша.
Стас пришел на следующий день, хмуро сел рядом с кроватью, кивнул на мою руку, инстинктивно прикрывающую живот:
— Почему не сказала?
— А когда? — горько прошептала я, — не успела… Сюрприз хотела…
— Сюрприз, блять… — мрачно пробормотал он, — охеренный сюрприз получился. Во всех смыслах.
— Стас… — я, хоть и была слаба, понимала, что это, возможно, последняя наша встреча, и надо расставить все точки над i, хотя бы для себя понять, что произошло, почему именно так все? Я же… Я же ничего не сделала плохого! И ему ничего плохого не сделала! Я же любила его! — Почему ты так со мной? За что?
Он посмотрел на меня холодно, и я поразилась тому, насколько чужой, мертвый у него взгляд! Сейчас рядом со мной сидел чужак, вообще не знакомый! Не тот мой первый мужчина, моя первая любовь, с которым я планировала всю жизнь прожить, о котором ночами думала!
— Завтра тебе сделают аборт, — сказал он, — я договорился.
Мне показалось в этот момент, что все происходящее — бред. И до этого-то был бред, а сейчас вообще — бредовей некуда… Сплю, что ли?
Но щипание себя за ногу ничего не дало: палата была на месте, жестокий человек, в которого переродился мой любимый, тоже. И слова его острые и тяжелые, никуда не делись.
И смысл их я уловила, осознала. И, сглотнув, ответила:
— Нет. Я не хочу.
— А тебя никто не спрашивает, — усмехнулся он, и я опять поразилась, насколько мне эта его усмешка была незнакома, чужда. Он притворялся, выходит? Все время? Да? Или это я была такой дурой, что не замечала очевидного? — Мне проблемы не нужны, тем более, теперь. — Продолжил он, — ты и без того мне кучу проблем принесла своей неуемной энергией.
— Ты о чем?
— Не важно. Главное, что ты избавишься от ребенка. И только на этих условиях я позволю тебе вернуться в мою жизнь.
Я закрыла глаза, пережидая бешеные эмоции внутри, а затем открыла и спокойно, так же холодно, как и он, ответила:
— Нет.
— Карин… — Стас неожиданно решил сменить тактику, придвинулся, взгляд его потеплел, а я пришла в ужас от этой метаморфозы. На меня смотрел мой любимый мужчина. Тот самый, который опора, поддержка и прочее… Боже… Я была такой непроходимой дурой? И он меня все время такой считал, да? — Слушай… Ты наворотила дел… Мне этого не разгрести без тестя… Понимаешь?
— Тестя… — эхом повторила я, еще больше прозревая.
— Ну да… Он же в Аппарате… Только он поможет.
— Ты женат, — я не спрашивала, просто констатировала факт. Не для него. Для себя, дуры беспросветной, слепой.
— Ну да, — Стас удивленно моргнул, — постой, а ты что… Не знала?
Я ничего не ответила, просто отвернулась, переживая свою дурость. И окончательное крушение всех иллюзий. Если до этого еще были какие-то мысли, что это все не так, что надо понять, надо выяснить, и так далее, то в тот момент все встало на свои места, сложилось в пазл.
Он женат. Ну, конечно! И тесть у него в Аппарате. А я чего-то не так сделала, и, скорее всего, именно в деле с Горелым, и теперь бедному Стасу это расхлебывать. Именно потому он на меня был так зол. Конечно, не ожидал, что я так вцеплюсь, так сработаю!
Скорее всего, все было нацелено на то, что я проиграю! И именно поэтому Стас пропал с радаров, отговаривался сложностями! А потом просто все так быстро завертелось, что он либо не успел вернуться и меня отстранить, либо… просто не смог этого сделать! Дело приобрело широкий резонанс, отслеживалось газетчиками и массовыми интернет-изданиями, вполне вероятно, что за ним пристально следили с самого верха… И влезать в такой ситуации, чтоб окоротить зарвавшуюся прокуроршу… Ну, такое… Своя шкура дороже… А меня потом можно и под зад ногой, если что. И свалить на меня все грехи перед… заказчиками? Проплатившими освобождение своего клиента? Ох…
Я повернулась, по-новому глянула на Стаса.
Он что-то бормотал про то, что мы будем вместе, что нам надо потерпеть, и как же так я не знала… Он же не скрывал… Ага, не скрывал, да. Просто не говорил. А я, дура, и не спрашивала, считая само собой разумеющимся, что он свободен! А как иначе-то? А оно вот как иначе-то…
Я перебила весь этот бред:
— Если ты не оставишь меня в покое, прямо сейчас, я сдам тебя внутрякам.
Стас, судя по всему, разогнавшись, не смог сразу затормозить, удивленно раскрыл рот. И виду него при этом был нереально глупый.
— Я уеду, не буду тебя больше беспокоить, — продолжила я, пользуясь паузой, — и никому ничего не скажу. Но и от тебя жду ответной услуги. Свали из моей жизни и никогда в ней не появляйся больше.
— Ты… — он отмер, наконец, — ты ничего не докажешь… Я вообще не понимаю, о чем ты…
— Не докажу, — покладисто кивнула я, — но слухи пойдут. Оно тебе надо? Ну вот… Уходи, Стас.
Он закрыл рот, помолчал, а затем поднялся и вышел, больше не оглянувшись на меня, не имеющую сил даже подняться с кровати.
Оставил, словно надоевшую игрушку.
А я провожала его взглядом и сама себе боялась признаться.
Что ждала, когда обернется.
Дура, чего уж там.
Глава 10
Утром двадцать седьмого августа я решаю прекратить добровольное затворничество. Все это время Горелый никак не проявляется, хотя слухи о новом хозяине барского дома ходят один другого интересней.
Кто-то судачит, что тут, у нас, будет скоро публичный дом, именно с этой целью и строится бассейн с альпийской (будь она неладна) горкой… Ну правильно, для каких еще нужд такое роскошество? Только проституток в бассейне купать и по альпийской горке валять…
Другие говорят, что дом этот сейчас отремонтируют и продадут иностранцам. И тогда всем в округе настанет кирдык. Почему и какая связь между иностранцами и
