джерси.
Я гордо вскидываю голову.
— На мне она мило смотрится. Вот и все.
— И уверена, что позже она будет валяться на полу.
Я закатываю глаза.
— Это просто джерси.
— Она никогда не бывает просто джерси. Александр дал ее, потому что хочет видеть тебя со своим номером на спине.
Я замолкаю.
— Но он хочет, чтобы я поддерживала команду.
Она качает головой.
— Задумайся, девочка.
— О, черт возьми, нет, — я срываю джерси через голову и запихиваю в сумку. — Я никому не принадлежу. Мне не нужно, чтобы он навязывал свою хрупкую мужественность.
Беднягу вывело из себя то, что я сняла джерси. И мне это понравилось.
Понравилось увидеть эту его сторону, мельком ненормальную версию того уважительного и сдержанного мужчины, которого он показывал до этого. Я в глубине души ждала, что он снова появится в галерее, требуя объяснений, почему я сняла джерси.
Мистер Сайкс ошеломлен.
— Вы Александр Крум. Ух ты, я ваш преданный поклонник, — он отпускает меня и протягивает руку, чтобы пожать большую руку Александра, — и я вскрикиваю, когда ноги разъезжаются.
Мгновенно Александр ловит меня и притягивает к себе.
— Спокойно, язва. Я поймал тебя.
Я сжимаю его черную толстовку в кулаках, не потому что чертовски приятно прижиматься к нему, а потому что боюсь за свою безопасность. Лед выглядит очень холодным и твердым, и я не хочу, чтобы голова отскочила от него.
Господи, как приятно пахнет от этого мужчины.
— Спасибо, что привели ее, — говорит Александр, пожимая руку мистеру Сайксу. — Кажется, несколько детей искали вас.
Мистер Сайкс прочищает горло, уловив намек.
— Да, конечно. Приятно было познакомиться с вами обоими.
Я хлопаю Александра по груди, когда бедный тренер уезжает.
— Это было грубо.
— Ты выглядела так, словно испытываешь дискомфорт. Он держал тебя за руки.
— Так же, как сейчас твои руки держат меня.
Он смотрит на меня сверху вниз.
— Тебе некомфортно?
Я закатываю глаза, чтобы скрыть то, как тело реагирует, когда этот мужчина прикасается ко мне.
— Просто отвези меня на скамейку запасных или как вы там это называете в хоккее. Думаю, на сегодня я закончила с катанием.
— Нет, я научу тебя не бояться льда, — он разворачивается ко мне лицом и берет обе руки в свои. — Я не дам тебе упасть. Можешь мне доверять.
— Я не спортсменка. Ты будешь разочарован.
— Разочарован тобой? — он улыбается. — Никогда.
Мои щеки покрываются румянцем, но нервы берут верх, когда Александр начинает катиться назад, таща меня за собой. Лодыжки дрожат, и я хватаюсь за его руки, как за спасательный круг.
— К тому же я сделал мистеру Сайксу одолжение, — говорит он. — Он не знал бы, как обращаться с такой, как ты.
— Не ожидала, что ты ревнивый, — улыбаюсь я. — Хотя понравилось видеть тебя таким, каким был на игре на прошлой неделе.
— Это… — его поведение меняется, когда Александр качает головой. — Можешь вернуть джерси, если хочешь. Думаю, ты не будешь особо-то рада оставлять ее, поскольку не могла выдержать дольше пяти минут на игре.
В его голосе звучит нотка разочарования, а в глазах — подавленный туманный взгляд.
Черт. Его это действительно задело?
Я склоняю голову набок.
— Кэссиди сказала, что так спортсмен заявляет свои права. И я не хочу, чтобы на меня заявляли права.
Он фыркает.
— На самом деле все наоборот.
— Что ты имеешь в виду?
— Это способ для тебя заявить права на спортсмена. Носить его имя, надевать номер, как будто гордишься тем, что представляешь его. Приятно знать, что кто-то на трибунах болеет именно за тебя.
У меня разрывается сердце. Мне не должно быть дела до того, что думает этот мужчина. Разбивать сердца — мое любимое занятие. Но этот не был полным придурком, и искренне выглядит так, словно его это расстроило. Александр был искренне рад тому, что я надела его джерси, а я запихнула ее в сумку, словно было стыдно за него.
— Я не хотела, чтобы ты чувствовал, что мне стыдно за тебя.
Он отмахивается, как будто это не имеет значения, хотя по лицу заметно, что его это беспокоит.
— В тот вечер у меня было много других вещей на уме. Обычно я подавляю это до конца игры или использую как топливо, но, полагаю, я позволил произошедшему задеть меня.
— Что стряслось, Александр? — спрашиваю я, хотя уже предчувствую ответ.
Он уводит меня в безлюдный угол катка и оглядывается по сторонам. Ветер играет в густых волосах.
— Семейные неурядицы, — наконец произносит он.
— Ох, вечная головная боль, — отзываюсь я. — Расскажешь?
— Ты решишь, что это сумасшествие, — качает он головой.
Я фыркаю.
— В моей жизни было немало безумия.
— Такого — точно нет.
— Попытайся удивить.
Он делает глубокий вдох, словно собираясь выложить все одним махом.
— У родителей была вилла в Италии, и когда они погибли, то завещали ее мне. Я люблю этот дом. Я с детства ездил туда на каникулы и всегда представлял, что у меня будет своя семья, и мы будем создавать там такие же воспоминания, какие остались у меня. Но совсем недавно узнал, что полные права на дом принадлежат деду, и если не женюсь до тридцатилетия, то потеряю его.
Я резко останавливаюсь, коньки с лязгом сталкиваются.
— Какого черта?
— Я же говорил, сумасшествие, — усмехается он. — Там еще есть несколько условий, но все они кажутся не такими безумными и старомодными, как требование жениться. У меня даже нет девушки, не то что жены, но если я скоро ее не найду, то потеряю дом, что чудовищно несправедливо и просто смешно. До тридцатилетия осталось меньше одиннадцати месяцев.
— Неужели эта вилла так тебе дорога?
— Эта вилла — единственное, что у меня осталось от родителей. Когда я там,
