если когда бы то ни было есть судящий и подсудимый.
Суд зародился тогда, когда еще не было государства; суд будет существовать и тогда, когда уже не будет государства, потому что потребности, которые удовлетворяют эти два института совершенно различны по своей природе. Государство удовлетворяет только одну потребность — защиту власти господ над имуществом и личностью работников. С уничтожением собственности, навсегда разрываются путы государства. Государство есть организм паразитический, живущий над обществом, эксплуатирующий и губящий его. Обществу, т. е. классу трудящихся, классу людей творящих жизнь, стоит только энергически тряхнуть плечами, чтоб повергнуть на землю своего паразита. Это неизбежно будет сделано. Государство будет разрушено, надобщественный орган будет отрезан, но само общество остается. Не только личности остаются, что само собою понятно, остается общество, т. е. нечто целое, органическое, нечто отличное от личности, что не совсем уже так понятно. Вот перед нами густая сеть, сотканная из веревок. Разве она — только куча веревок? Нет, это именно сеть, т. е. такая комбинация веревок, которая может исполнять уже свою особую функцию, недоступную ее составным частям. На другой день после разрушения государства и уничтожения собственности останется не аморфная масса людей, а довольно определенная организация, ячейки которой не трудно теперь уже видеть. Спору нет, много перемен произойдет внутри этой организации, но пока остаются современные орудия производства, люди должны работать сообща, люди должны составлять коллективный механизм производства. Человек не может считаться только со своими индивидуальными желаниями и капризами, в производстве он не единственный, по терминологии Штирнера, а часть всего производственного целого. Значит, у нас по прежнему остается антагонизм между личностью и обществом. Теперь этот антагонизм не так резко бросается в глаза, потому что оба — и личность, и общество, угнетены третьим, общим врагом — государством. Но с уничтожением государства общество неизбежно займет по отношению к личности место старой власти. Оно захочет привязать к себе строптивую личность, направить тем или иным способом ее деятельность в „желательную“ сторону. Каковы будут меры общественного „воздействия“, мы увидим дальше. Теперь для нас важно установить только одно: уничтожение государства и собственности не есть еще уничтожение суда, в котором коммунистическое общество будет нуждаться еще больше, чем современное, так как этот суд будет единственной уздой личности. От этой узды может отказаться только такое общество, которое не имеет никакой общеобязательной нормы, стало быть, никакой обязательной, видимой для личности цели, которое не знает обязательно-коллективного производства, общество, которое состоит только из суммы индивидов и их причудливых, свободных комбинаций, стало быть, общество, которому нет еще теперь названия. Наш вывод таков: анархисты-коммунисты, считающие величайшим идеалом, высшей ступенью человеческого развития коммунистическое производство, не имеют никаких оснований говорить об уничтожении суда. Пока существует общество, как цельный организм, хотя бы в области производства, пока есть какой то интерес, так называемый „общественный“, интерес, который „выше“ индивидуального и нуждается в специальных средствах защиты, всегда будет существовать обязательное право, хотя бы в форме обычая, и суд, хотя бы суд третейский, для защиты этого права.
К этому вопросу мы еще вернемся. Но уже теперь мы должны отметить, что анархизм, который отрицает собственность во всех формах, отрицает и власть не только современную, но всякую, он отрицает, стало быть, не только власть класса над классом — государство, но и все формы власти общества над личностью, — суд. Свободный человек должен сделать своим девизом прекрасный, гордый стих поэта:
„Я сам себе хозяин, вожатый и судья“.
IX.
Умственная привиллегия.
Час народного гнева пробил. Уничтожена монополия собственности, разрушена государственная власть, разорваны все внешние путы, которые связывали руки свободного человека. Не правда ли, теперь наконец настал час великой радости и великого восторга? Кто теперь смеет стать на пути к свободному творчеству? Какая сила может теперь мешать вольному человеку жить и работать согласно тем глубоким силам, которые борются внутри нас? Увы! Нас ждет новое разочарование, тем более мучительное, что оно совершенно неожиданно свалилось нам на голову. Разве мы не привыкли думать, что собственник и полицейский суть единственные враги нашей свободы? Разве мы не верили всеми фибрами своей души, что истребление этих хищных близнецов навсегда очистит дорогу к тому счастью, которое только и возможно на земле, — счастью свободного творчества? Увы! наша вера была иллюзией и наша чудная мечта пустым обманом. Да, социальная революция будет иллюзией и обманом, если она, рядом с собственностью и государством, не уничтожит третьего столь же опасного врага человеческой свободы. Этот новый заклятый враг наш есть монополия знаний. Носительница ее — интеллигенция.
Как возникла эта монополия? Какова ее природа? Как бороться с ней? Она возникла почти одновременно с собственностью и государством. До распадения общества на классы, до возникновения рабства не существует никакого отличия между умственный и физический трудом, нет, стало быть, деления людей на интеллигентов и рабочих. Умственные и физические элементы работы так естественно переплетаются и чередуются, что никто и не подозревает их различия. Первобытные родовые группы знали только одну категорию людей — работников.
Но вот борьба между племенами, родами, первобытными общинами, привела к созданию рабства, а затеи и государства. Общество распадается на имущих и неимущих, эксплуататоров и эксплуатируемые. В природе труда происходи? крупная перемена. Из источника личного удовлетворения трудящегося он становится орудием его эксплуатации. Рабочая сила отныне принадлежит имущему и господину, который и должен позаботиться о том, чтоб она была потрачена возможно более экономно. Не сознание трудящегося ныне направляет его работу, а сознание его господина. Труд работника как бы лишается своей духовной одежды и выступает впервые в голом виде — в форме простой грубой траты мышечных сил. С другой стороны, интересы господина состоят в том, чтоб сделать этот оголенный и обездушенный труд возможно производительней. С этой целью необходимо не только установить возможно более полный контроль над личностью работника, но и нужно возможно экономнее тратить его силы, по крайней мере, пока эти силы не слишком подешевели на рынке. Отсюда, для рабовладельца и для хозяина вообще постоянный стимул к развитию технически знаний, к улучшению самих орудий и способов работы. Оказывается, на одной полюсе, труд работника все более лишается всякого элемента духовности, а на другом, хозяин превращается в представителя исключительно умственной деятельности. Обладание умственными знаниями, таким образом, коренится в той же почве, что и обладание материальный имуществом. Знания так же мало результат личного накопления, как и собственность. Наука есть в такой же мере продукт коллективной работы всего человечества, как и машины.
