стал первым охотником; Неблагой щедро обвешал его оружием и, посмеиваясь, забрал «то, что легче пушинки, а всё же висит на сердце тяжким грузом и не даёт ни шагу ступить вперёд». Мужчина после этого хмурился и выглядел потерянным, озадаченным – и других даров не получил.
Когда счёт перевалил уже за полтора десятка, то подошёл наконец черёд девчонки в розовом пижамном комплекте. Она больше не куталась зябко в Джекову куртку, да и пухлое лицо её не выглядело ни робким, ни смешным. Коротко остриженные золотистые волосы стояли дыбом, как одуванчиковый пух; серые глаза сузились и потемнели. Когда Неблагой её поманил, она уверенно вышла вперёд, на открытое место, ни разу не запнувшись в великоватых домашних тапочках на пробковой подошве, и громко заявила:
– Я знаю, кто ты! И ничего тебе не отдам, потому что мне не нужно твоих даров. Я и сама справлюсь, потому что я и есть колдунья!
Выражение лица у Неблагого сделалось в тот момент по-настоящему хищным.
– Настоящая? Что ж, прекрасно. Колдуньи – редкие гостьи на моих Играх, обычно таких, как ты, никакими посулами не заманишь… Но всё же чего-то тебе надо от меня, маленькая смелая колдунья. Так? Иначе бы ты сюда не попала.
На миг во взгляде у девчонки – а сейчас ясно было, что ей лет восемнадцать, вряд ли больше – проскользнула растерянность.
И страх, да – но только на миг.
– Я хочу, чтобы ты навеки и навсегда отстал от моей мамы, и не преследовал её ни ради мести, ни ради развлечения, ни ради чего ты там ещё придумаешь, хозяин Эн Ро Гримм, – сказала она звонко, и на щеках у неё расцвели пятна лихорадочного румянца.
По трибунам пронёсся вздох, а кое-где и смешки; только тот, кого раньше называли Айвором, привстал на своём месте, хмурясь, и вид у него стал тревожный и досадливый одновременно.
– И кто же твоя мать? – спросил Неблагой с искренним, кажется, любопытством. – Она тоже колдунья? Не припомню, чтоб я преследовал какую-то…
– Морин, – тихо ответила девчонка, опустив взгляд и сжав кулаки. – Морин из рода Дары-Отступницы.
Пламя факелов взметнулось до небес – и загудело. Лицо у Неблагого сделалось тёмным, страшным.
– Лжёшь, – произнёс он. – У неё не могло быть детей, я ведь сам…
– Не лжёт. Морин ведь из рода Дары-Отступницы, сам слышал, и не сказать, чтоб это было для тебя новостью, дорогой кузен, – перебил его Айвор, вставая во весь рост и делаясь, пожалуй, едва ли не страшнее, чем Неблагой. Тис за его спиной зашелестел, нет, загудел даже; оглянулась и Белая Госпожа, и по трибуне вокруг неё стал расползаться иней. – А значит она, как и её наставница, и наставница её наставницы, приняла в семью и воспитала чужое дитя, словно своё собственное. Они не родные по крови, но во всём, кроме этого, они мать и дочь, колдунья и её ученица. Что, до сих пор сердишься, что Морин обвела тебя вокруг пальца и сбежала с Игр?
– Это ты украл её! – рявкнул Неблагой.
– Украсть можно вещь, а Морин, знаешь ли, поживей тебя будет, – отозвался Айвор почти миролюбиво. И опасно улыбнулся: – Впрочем, это всё дела минувшие. Ты ведь не будешь срываться на бедной девочке за собственные неудачи, кузен? Она пока не нарушила никаких правил.
Минуту они смотрели друг на друга; их явно связывало очень многое – и старая вражда, и те давние Игры, запутанные узы мести и родства… Неблагой сдался первым. Он отвернулся и факелы угасли, а Айвор сел на своё место с торжествующей улыбкой.
– Верно, она не нарушила пока правил, – глухо сказал Неблагой. – Как она и просит, я не дам ей ничего – и ничего не возьму взамен. И допущу до Игр, и даже исполню желание, если она сумеет победить… Но если ты сбежишь, маленькая колдунья, то я выслежу и тебя, и твою приёмную мать, а что будет дальше… Ты ведь готова к этому?
Она вздёрнула нос, маленькая, смелая, и очень глупая, как птичка:
– Я не сбегу.
– Тогда дай в залог своё имя.
На сей раз она немного колебалась, прежде чем ответить, но всё же откликнулась тихо:
– Ширла О’Тули. Так меня зовут.
– Что ж, Ширла, я услышал твои слова; надеюсь, ты меня не обманешь… – он ещё не договорил, как с её плеч соскользнула куртка, а дурацкая куцая пижама, затрещав, вдруг вытянулась, поменяла цвет и превратилась в удобный чёрный комбинезон точно по фигуре. Ширла ойкнула, затем гневно взглянула на Неблагого. – Не пищи, это сделал не я, – махнул он рукой. – Его благодари.
Айвор отсалютовал ей бутылкой вина – и отвернулся, точно потеряв интерес.
А на чёрном комбинезоне проступила небольшая аккуратная вышивка, веточка тиса с красной ягодой.
Точно над сердцем.
Ширла, растерянная, шагнула в сторону прячась за спинами других игроков; Неблагой дёрнул, словно хотел последовать за ней, и взгляд у него на секунду стал задумчивым. По всему было видно, что та загадочная Морин, которая сумела сбежать с прошлых Игр, оставила в его памяти глубокий след.
«Или в сердце, – подумал Джек. И тут же осадил себя: – Да ну, ерунда какая-то, нечего себе надумывать».
Следующему игроку не повезло. Старика, мечтавшего об «уютном семейном гнёздышке, о второй молодости и регулярном доходе», Неблагой под всеобщий гогот обратил перепуганной гусыней, несущей золотые яйца.
То, что осчастливленный таким образом старик закончит жизнь в клетке, самое лучшее, было ясно уже сейчас.
Не одарённых ещё игроков оставалось всё меньше. Спохватившись, Джек понял, что скоро его черёд, и задумался о том, как лучше себя повести, чтобы не получить какой-нибудь унизительный, вредный или попросту опасный дар… Как ни крути, выходило, что лучше прикинуться дураком и отказаться от милостей хозяина вовсе. В конце концов, там, в человеческом мире, Джек научился выживать самостоятельно – без помощи семьи, без дома, без медицинской страховки, без постоянного дохода и даже без документов.
«Справлюсь как-нибудь и без колдовства».
…а потом сердце ёкнуло, в горле пересохло. Джек сначала понял, как тихо стало вокруг, затем отметил, что игроки – и одарённые, и пока ожидающие своей очереди – расступились. И лишь потом увидел, кто стоял в центре образовавшегося круга.
Это
