и Птаха. Он со мной договорился, будет дома сидеть.
Матвей Тёмный шёл впереди всех. Вёл Андрея и Сашку в свои владения, то есть в морг Глешиновой больницы, где работал санитаром — деятельность, идеально подходящая человеку с его наклонностями. Стрела немного повеселел, найдя здесь толику злой иронии.
— Давайте быстрее, не то промокнем окончательно, — подгонял Матвей.
И дело не в том, что они могли промокнуть, а в том, что ему не терпелось показать им что-то, вернее, кого-то. Кого-то мёртвого, разумеется. Днём раньше он, так же насквозь мокрый, в той же мятой куртке с капюшоном, в тех же ботинках ворвался в общежитие в комнату Стрелы — хвала Свиатлу, его сосед давно съехал, и в комнате не оказалось никого, кроме Андрея с Сашкой, — и с порога заорал про то, что в больнице кто-то там умер. С выпученными глазами кричал, что они обязательно должны это видеть, до Андрея так и не дошло — почему. В общем, он, Матвей, уже все устроил. Как он сказал — ещё несколько суток дамочка точно останется в морге, поскольку чем-то заинтересовала местное медицинское сообщество. Благо, родственники её пока не забрали, но особенно расслабляться не следовало — неизвестно, сколько это могло продолжаться, надо было пользоваться моментом. Второму санитару Птахе Матвей сразу предложил отдохнуть дома, на что тот с радостью согласился. Теперь за Тёмным оставалось протащить всех в морг.
Внутри у Андрея вяло дернулся страх и тут же растворился, как дождевая капля в озере. Даже не страх, а так, тень беспокойства при мысли о том, что они собирались сделать. Ничего плохого, на самом деле. В прежние времена, когда вскрытия трупов были запрещены законом, не один врач, художник и скульптор поплатились за это занятие. Ничего нового они не придумали. Просто если бы кто-то раньше сказал Стреле, что он не по необходимости, а исключительно ради интереса посреди ночи потащится в морг с двумя, если так можно выразиться, друзьями по интересам, чтобы сделать зарисовки с мёртвого тела, он бы, наверное, его избил. А сейчас он думал — не всё ли равно?
Что-то происходило с ним постепенно, но неуклонно. Его всё меньше стало интересовать то, что другие считали радостями жизни. Без всякой причины окружающее окрасилось для него в серые тона. Андрей просыпался по утрам с пеленой в голове, ужасно бессильным, неприкаянным и злым, и первым же делом натыкался на зеркало, из которого ухмылялась его собственная презрительная мина. Ему хотелось то ли разрушить стены, то ли оказаться где-нибудь, где не ступала нога счастливых идиотов. Изнутри поселилось отвратительно ноющее ощущение. Выслушивать людей стало настоящей пыткой. Иногда он буквально изнывал от желания заткнуть уши. Их интересы, представлявшиеся теперь мелочными, бескрылыми и лишёнными вкуса, перестали вызывать у Стрелы хотя бы жалкое подобие отклика. Он стал избегать привычного общества. Он пропускал занятия, мало занимался скульптурам и сутки просиживал в комнате либо ходил по городу один.
Его круг знакомств пополнился вереницей посетителей городских таверн — всей этой сворой прожигателей жизни, вороватых бездельников и шулеров. Несмотря на всю нелюбовь к разговорам, его тянуло в затхлые подвалы, куда подобные типы загоняли себя, инстинктивно спасаясь от дневного света. Там он напивался, порой до отупелого ступора, в котором становилось немного легче, пялился в закоптелые зеркала и полнокровные рожи посетителей. По временам какая-нибудь из рож узнавала его и вовлекала в беседу, обыкновенно происходившую за игрой на деньги.
Спустя годы Стрела утешал себя тем, что проиграл приблизительно столько же, сколько и выиграл, на самом деле же он понятия не имел, сколько мелочи спустил на карты, «медяшки», «забытого»7 и кости.
С мрачным удовлетворением он подмечал скошенные взгляды, ладони, убранные под стол, манипуляции с рукавами, торжество хитрых усмешек и подмигиваний, блеф, молниеносные подмены фигур и карт, умел отличать болтовню невинную от той, которую заводили для отвлечения внимания, заранее знал, чьи руки выхватят чужой кошель. Любые проявления подлости он научился видеть как в увеличительном стекле и укреплялся в презрении к людям. Порой он сам пугался мелочности, ранее ему несвойственной, а тем временем его ум автоматически вбирал в себя постановку шулерских рук, мимолётные жесты, изгибы уголков рта, расположения зрачков, формы лиц, фактуры тканей, привычные позы. Всё это идеально помогало на время забыться и продлить блаженное бесчувствие.
Среди подобного общества, охочего залить глаза крепким пойлом, нередко случались перепалки, быстро переходившие в рукоприкладство. Стрела легко заводился, иногда даже искал повода для ссоры. После случая с Вервиным в парке Децизий он поклялся не брать в руки оружия. Теперь он мог лишь смеяться над той наивностью. В первый же раз, когда одному из игроков втемяшилось, что он, Андрей, неправильно считает очки, завязалась драка, которая едва не кончилась для него на кладбище. После он обзавёлся боевым клинком и усвоил — всегда иметь при себе оружие.
Второй урок он затвердил, играя в «забытого» с горсткой молодых бездельников. В тот вечер он, как обычно, обводил взглядом подвал, провонявший табаком, осовелые физиономии собутыльников, нервные пальцы, теребящие фишки, угадывал карты противника по тому, как ложились на стол его локти и бегали глаза. Стрела едва слушал их гордые восклицания, напитываясь презрением к этим отпрыскам зажиточных семейств и к себе как к полноправной части прокуренного пейзажа. Чтобы соответствовать компании, он нацепил свой единственный нарядный костюм, сшитый из ярко-красных, оранжевых и белых тканей. Его долговязая фигура склонилась над столом, распластав обширные рукава. Вдруг с правого бока произошло какое-то шевеление. Из-за большого количества выпитого он не сразу заметил, как один из игроков шарит в его пиджаке, скрывая руки под столешницей. Он сам не понял, как успел подскочить, выругаться и перебросить вора через лавку. Память в доли мига запечатлела недоумение на лице обманщика, вероятного, удивлённого скудным содержимым карманов. Мошенник не собирался запросто сдаваться, он быстро встал на ноги и налетел на Стрелу. В последовавшей свалке ему пришлось обнажить клинок, и лезвие едва не вошло противнику между рёбер. Так Андрей усвоил второй урок — быть настороже.
Урок номер два пригодился, когда приятели раненого подстерегли его в Затворном переулке. Их было двое, сам же вор держался за спинами у подельников. Роль мошенника заключалась в том, чтобы указать остальным на Стрелу. Каким-то чудом второй из них не успел даже приблизиться к Андрею, а первый свалился
