незачем, его удел в другом Питере — земля, возможно вода, Правда, ходить по ней он еще не пробовал. И тут Саня задумался, а ведь странно, что во флигеле Пеля лестница крепка в любом Питере…
Парень отошел от дома и присел на корточки, обхватив мокрые, холодные плечи. Над его головой смыкались кроны лип, но сейчас в их листьях не было проку. Пытаясь скинуть воду, он затряс головой как пес. Да, он пес. И будет сидеть возле окон — вдруг одно из них помаячит ему — она здесь!
Так и случилось. Второе окно от дверей, прямо напротив в первом этаже пару раз мигнуло желтоватым светом. Санек медленно поднялся и, сделав несколько шагов, замер в нерешительности. Сейчас он мог запросто нарушить все законы физики и этики, нагло завалиться сквозь стену в девичью опочивальню и беспардонно зырить на все ее родинки, бантики, подвязочки… Хотелось очень, но он сдержался. Лишь узкая щель меж двух занавесок, досталась ему в награду за терпение. Через нее, вытянув шею, он мог различить блеск медного умывальника, матовое плечико, и золотистую дымку волос подобранных костяным гребешком. Воображение дорисовало белоснежную постель, простынь с подзором, высокую подушку… Закрыв глаза Санек испытал сладкое чувство, представляя как приляжет рядом, погладит ее ароматные локоны, раскиданные по подушке… Возможно от волнения и желания, голова его пошла кругом и в тот момент, когда небо с землей почти поменялись местами, грубый окрик выдернул из нежной грезы. Кто-то зло и безжалостно заломил руки и на запястьях сомкнулись ледяные кольца наручников.
Глава 6
— Ты кто такой? — поинтересовался тот кто был за спиной уставшим голосом, и руки в браслетах с силой дернули вверх. От боли Саня сгорбился и медленно развернулся к собеседнику, а пока выпрямлялся, успел разглядеть на его ногах серые от пыли берцы, пузырями в них заправленные серо-синие брюки, ремень, кобуру, бляху и, наконец, в алой рамочке «визитку» — полиция. Страж порядка был ниже на две головы, зато шире на два торса. Невысокий и плотный, с девичьем румянцем на щеках, оценивающим глазом он скользнул по Саньку, теперь под светом прожекторов, в намокших светлых трусах казавшемуся абсолютно голым и беззащитным. — Ты кто такой? — повторил свой вопрос страж порядка, с таким видом, будто заранее не верит ни единому слову, будь перед ним потерпевший или преступник.
— Саня Чепухин, — честно признался парень, пока не понимая радоваться ему или нет, что снова закинуло в привычный Питер. Хотя то, что с ним теперь происходит, привычным никак быть не может. Он ничего не нарушал. Никогда. В чем тут же решил признаться. — Я ничего не делал. Меня за что?
— Ничего не делал… — повторил полицейский равнодушно. — Только ночью голый заглядывал в окно особо охраняемого объекта. С какой целью? — И не дав парню ответить, продолжил за него. — Пытался незаконно проникнуть. Давай, разворачивайся. Сейчас выясним кто ты такой. — И он ткнул Санька меж лопаток тупым и липким кулаком, направляя в сторону двери под козырьком, за которой совсем недавно скрылась барышня Серёдкина.
— Какой еще охраняемый объект? — недоумевал Санек, поскальзываясь на мокрых ступеньках.
— Читай, — коротко бросил полицейский. На стене под флагом России весела синяя доска и прежде, чем его затолкали в помещение, он успел прочесть: «30 отдел полиции».
Внутри было пустынно. Слабый гул доносился из-за стекла. В дежурке работал телевизор. Двое ментов смотрели футбол.
Пока его конвоир о чем-то переговаривался с дежурным, Саньку приказали сесть на металлический стул, который обжег зад и ляжки арктическим холодом. Ступням тоже досталось. Кафель в отделении не предполагал подогрева и по ощущениям напоминал каток. Парень, как мокрый воробей на жердочки весь собрался в комок, нахохлился то ли от ледяного дождя, пролившегося на его белобрысую голову, то ли от страха, что влип не по-детски. Поди докажи теперь, что он Санька Чепухин, — фиг поверят, точно так же если бы он назвался Илон Маском, документов-то нет.
— Пили? Вещества запрещенные употребляли? — поинтересовалась девица в погонах сержанта на огромной, словно с мужского плеча форменной куртке. Из-под бейсболки торчали сосульки желтых волос.
Санька мотнул головой.
— Что делали ночью возле отдела полиции? — она была нарочито резка, так чтобы никто не заподозрил ее в женской слабости.
Сказать, что подглядывал за барышней Евлампией, и уже не выйти на свободу. Еще и дурку вызовут. На освидетельствование потянут. Санек молчал.
— Документы имеются?
— Они у вас. Ваши забрали, — чистосердечно признался, надеясь облегчить свою участь, но не вышло.
— Давай, Валера, до утра его в обезьянник, а там Сергеич придет, разберется, — обратился к девушке тот, что прихватил Санька у дома. — Что с него взять: голый, трезвый, но какой-то подозрительный, — приговорил он арестанта, зевая. — Устал я сегодня что-то зверски. Пивка и в койку. Все, мое дежурство кончилось. Давай, поднимайся.
Саня поднялся с нагретого стула и пошлепал за решетку, оставляя за собой мокрый след. Со света он не сразу заметил, что в камере не один. В углу на лавке в полумраке белел, будто набитый чем-то мешок. Санек сел тут же у решетки на противоположную скамейку и, растирая запястья, освобожденные от наручников, пригляделся.
Услыхав лязг запираемого замка, «мешок» качнулся, и из воротника вылезла голова. Между темных прядок жестких волос, закрывавших взгляд, как у болонки, блеснули черные глаза. Следом показался острый нос и тут «мешок» отвернул воротник, предъявив сокамернику вполне интеллигентное лицо мужчины, с ухоженными усами и седой бородкой клинышком.
— Здрасьте… — пробурчал Санек извиняющимся тоном. Как вести себя в непривычном месте, он не понимал. Да к тому же замерз, отчего бледное тело слегка потряхивало и теперь, засунув руки между колен, продрогший узник пытался хоть немного согреться.
— А вы почему голый? — участливо поинтересовался «мешок» сиплым со сна голосом.
— Вышел из дома. Думал ненадолго. А вот как получилось…
— Бывает… Недалеко живете?
— Недалеко. Напротив рынка Андреевского. Там где аптека, только за углом. В переулке.
— Знаю этот дом… — задумчиво подтвердил старик. — А меня Петр Михайлович зовут. Артюхин. Не слыхали?
— Нет. Я не местный. — Санька осмелел и так же как его сокамерник забрался на скамейку с ногами, искренне радуясь, что та из крашеных досок и согреть ее остывающим телом будет гораздо легче, чем железный
