и тут же, давясь кулаком, захохотала. Парень цапнул со стула висевшую шаль, но та и не думала его прикрывать, так и осталась на спинке.
— Твою пасть! — выругался он, скрывая в горсти самое ценное. — Где мои вещи?!
Он дико озирался, выискивая одежду, пока не понял, что его вещи остались в другом Питере. Баба не слишком его смущала, а вот незнакомка… Но та, похоже, не замечала внезапно появившегося мужчины и конфуза с ним приключившегося.
Девушка поднялась. Уступая дорогу, Санек дернулся в сторону, но движение было напрасным. Прекрасная гостья прошла сквозь него, как рентгеновский луч. Она наклонилась над тем малышом, что лежал с краю, заботливо поправила сползшее одеяло, погладила мальчика по голове и вернулась за стол.
— Да она тебя не видит, — нахохотавшись и утирая кулаком слезы, успокоила парня Луша. — Она думает, что я умом тронулась. Вот боюсь, упекут меня на Пряжку или к Пантелеймону отвезут. — Баба вмиг погрустнела. — Пытает меня, не брала ли я чего из лабалатории этой чертовой. А я ничего не брала… Ничего особенного… — Баба вдруг сделалась задумчивой… — окромя склянки одной… Так это с год уже как было. Я ее там случайно задела, ну и порошок рассыпался… Я, значит, быстро все подтерла — помыла и следа не осталось… А склянку ту взяла, чтобы профессор не заметил, она ж пустая, чуток на донышке. У него там этих склянок — тьма.
— А в склянке-то что? — рассеянно поинтересовался Санек. Ему было жутко неприятно торчать посреди комнаты этаким полуголым античным богом, пусть девушка его и не замечает. Потея от смущения, он тут же пообещал себе больше не снимать штанов на ночь. От этих перемещений скоро в сортир начнешь с опаской ходить. Вдруг окажется, что это и не сортир вовсе, а приемная генерал-губернатора. Одно утешало — в другом Питере его никто кроме Луши не видит.
— Я ж сказала, крупинки какие-то зеленые, али сини, навроде манки… Где-то она у меня была. Я ее дома схоронила. Склянку эту. Помню, пол с крупой этой отлично отмылся. Сиял! Я вот…
— Это кто? — перебил Санек, кивая в сторону девушки.
— Так это ж Лампушка моя, Середкина. Я ее позвала, чтобы все рассказать, а она думает, что я умом тронулась…
Продолжая шевелить губами, девушка поднялась, сдернула со стула шаль, ежась, накинула, наклонилась к Луше и расцеловала в обе щеки, в то время как та не переставала трещать, рассказывая Саньку про свою разумную племянницу. И тут, будто ледяной водой в лицо ему плеснули: а баба-то в каком-то другом измерении. И с ним и с Лампушкой одновременно! Мысль промелькнула в голове стремительным сапсаном, не задержалась, потому что ей на смену уже летела другая, приятно будоража окончательно проснувшийся Санькин мозг.
Лампушка скользнула за двери, оставив в затхлой комнатке чуть уловимый запах весеннего счастья.
Одурманенный Саня пружиной выстрелил следом. Разве мог он профукать такой шанс! В другом Питере толку от него, конечно, ноль, и все же не хотелось отпускать девушку одну в глухую ночь. Смущаясь, он отлил у воображаемой стены. По счастью темный переулок оказался пустынным, Лампушка пролетела его юркой птичкой, подхватив подол и перепрыгивая, блестевшие под Луной лужи. На Седьмой уже тускло мерцали фонари, редкие экипажи проносились в сторону Большого проспекта. «Золотой олень», как водится, гулял, осыпая мостовую брызгами фейерверка и шампанского. Какая-то дама, обернутая серым бархатом, похожая в своей огромной волнистой шляпе на старый гриб, стояла возле карминно мерцавшего кабриолета, дымя пахитоской. Хлыщеватые молодые люди ползали вкруг нее на коленях, вздымая руки и ухаясь лбом о булыжники мостовой.
«Весело тут у них», — хмыкнул Санек, и, походя, пнул одного в клетчатый зад. Но вопреки привычной легкости движения в эфирном мире, нога его, ощутила сопротивление, да такое, что с кудрявой головы господина слетел угольный котелок, а сам он проехался по камням подбородком. От нечаянной радости и изумления, что мир вдруг стал материальным Санек, остолбенел и уставился на живо вскочившего человека теперь попеременно потиравшего ладонью то зад, то подбородок. Ему явно расхотелось придуриваться, но остальные насмешливые господа, ничего не замечая, продолжали веселье.
Тут же, не раздумывая, Саня нагнулся за головным убором весельчака, но тщетно. С тем же успехом он мог бы зажать в кулаке сигаретный дым, манерно выдуваемый дамой под грибной шляпкой.
Тем временем темная фигурка девушки мелькнула в последний раз и скрылась за углом дома по Восьмой линии. Нужно было немедленно догонять, чтобы не потерять из виду, вдруг свернет в какой сквозной двор, и не отыщешь. Напоследок он все же не удержался и яростно сунул кулак в круглую фару самоходного экипажа, но опять безуспешно.
Торопливо шлепая босыми ногами по влажной после дождя мостовой, Санек испытывал необычайную радость. Хоть что-то в другом Питере можно осязать, иначе бы он провалился в преисподнюю или взмыл в облака, но пока, что дом, в котором он теперь жил, квартира, которую арендовал за кривую надпись, и вот эта почва под ногами, не давали ему окончательно свихнуться.
Совсем осмелев, парень разбежался и пролетел несколько кирпичных стен наискосок, чтобы срезать угол. Он выскочил на Восьмую аккуратно посредине и чуть не сшиб прекрасную Евлампию. Хотя какое там сшиб! Легким призраком питерской ночи она летела по прямой, уже до самого своего дома: вдоль ограды Благовещенской церкви к темному трехэтажному строению, не встречая на пути ни одного человека и экипажа. Какая все же смелая барышня, не отставая, удивлялся Санек. Ему хотелось непременно узнать, где и как она живет, ему хотелось снова и снова вдыхать ее запах, тонкий и нежный запах неминуемого счастья, случайно ворвавшийся в смрад питерской ночи. Он шел совсем близко с ночной феей и дышал, дышал… и не мог надышаться.
Лампушка скользнула за ограду трехэтажного строения, остановилась у входа, встряхнула на пороге шаль от мелких брызг, только что начавшегося дождя и несколько раз ударила металлическим кольцом в глухие двери. Она подождала с минуту и постучала снова. В первом этаже тускло забрезжил свет разгорающейся керосиновой лампы и, вскоре из-за дверей высунулась косматая голова с окладистой бородой. Заспанный мужик, почесывая башку, приоткрыл двери, и девушка юркнула внутрь.
Пройти сквозь стену и оказаться в комнате барышни — нет ничего проще. Но только если Лампушка жила на первом этаже. А если выше… ступени из тумана вряд ли выдержат Санькин центнер. Тут и пробовать
