не могла прийти в себя. Мне приходилось кормить ее с ложечки. Бабушка, которой тоже уже нет, была тогда рядом, но ее стервозный характер делал только хуже.
Она сверлила маме мозг каждый день. Твердила, что она обязана встать и начать что-то делать, чтобы не оставить меня сиротой. Конечно, в чем-то она была права, но методы у нее были жесткие.
Как ни крути, они оказались действенными. Отстрадав свое, хотя я уверена, что этих недель ей было недостаточно, мама взяла себя в руки и, сжав кулаки из доброй и нежной мамы, которой я ее знала, превратилась в неистового достигатора.
— Я тебе рассказывала, как мы познакомились? — врезалась в мои воспоминания мама.
Я, соглашаясь, качнула головой.
— Расскажи еще раз, — попросила я.
Мама сделала глоток и распустила волосы.
— Мы с ним учились в одном классе, ну, только в выпускном. Его родители переехали как раз в последний год обучения в школе, — начала она. — Ох и ненавидели же мы друг друга. Я же отличницей была, а он… А он, как ты.
— Ой, ну конечно!
— Ты вся в отца, — укусила она меня и улыбнулась. — Спорили мы с ним на каждой перемене. А на уроке, когда я тянула руку, чтобы ответить, он обзывал меня энциклопедией…. Такая глупость, если подумать, но тогда мне от каждого такого обзывательства делалось очень обидно. Я даже классной руководительнице пожаловалась, а она, представляешь, повела нас обоих к директору. И этот умник возьми да скажи, что я ему нравлюсь, вот он и дразнится, мол, по-другому я на него внимания не обращаю. Так мы с ним вместе около кабинета директора после уроков просидели несколько часов, пока наши родители не освободились после работы, чтобы предстать перед директором. Помирились, подружились и больше не разлучались….ну, почти.
— Романтичненько, — подытожила я. Сказала это, и не понятно на кой вспомнила первую ночь с Игнатом, и стало мне от себя противно. Опять.
— Да-да, — согласилась мама. — Я в тот день еще от твоей бабушки нагоняй хороший получила. Она сказала, что если я и дальше буду такой тютей, то замуж никогда не выйду.
— Бабуля как всегда в своем репертуаре.
— Была б она жива, ты бы себя так разболтанно не вела.
— Все ошибаются, мам, — простонала я.
— Ну-ну.
Мама перелистнула несколько страниц назад и рассмеялась. Там папа стоял с букетом полевых цветов в военной форме и без своих шикарных кудрей. Она рассмеялась так звонко, что у меня заложило уши.
— Ты чего, мам?
— Я тебе рассказывала же, как в воинскую часть к нему ездила?
— Может быть, — начала я припоминать, но на ум ничего так и не пришло. — Напомни.
— Он когда в поезд садился, поклялся, что будет писать мне не реже раза в две недели. Ну, вот так он решил. А я то, я только за! Забрали его весной, а зимой он раз и писать перестал. Я подумала, нашел себе кого-то или что? Два месяца письма не приходили. Это сейчас интернет есть, и позвонить можно, а тогда попробуй дозвонись еще, — сказала она и тяжело выдохнула.
— И что ты сделала? — спросила я.
— Я? Поехала в воинскую часть.
— Да ладно?
— Ну, а что? Располагалась она в соседней области. Я документы и деньги взяла, на поезд прыгнула. В четыре утра скорый проходил. К вечеру я была уже на месте. Там попутку поймала, старичка какого-то уговорила отвезти меня в часть. Ой, и дура же я была, совсем без башки. А если бы что случилось?
— Да ты не разглагольствуй, а рассказывай дальше, — поторопила я ее.
— А что дальше, он привез меня к части, назвал женой Декабриста и уехал. Там ворота металлические. Я стаю, стучусь в них. Выходят два парнишки вооруженных, мол, что надо? Я им то и то, мол, не отвечает на письма, что случилось? Они попросили меня ждать на месте, а вскоре ко мне вышла женщина. Из-под бушлата торчал белый халат. У меня от страха сердце в пятки ушло.
— А что случилось? — стало мне до ужаса интересно.
— Чирей на заднице у твоего папки случился, и сопли у половины части, — сказала она и рассмеялась. — Операцию ему делали, а потом так и оставили заживать, и шут его знает почему еще.
— Шрам остался?
— Остался. Он его боевым ранением называл.
На этих словах наши кружки опустели.
— Долить? — предложила я.
— Так давай добьем уже, не выбрасывать же.
— А как ты обратно добралась?
— А! — вспомнила мама и подавилась. — Дед этот обратно вернулся, — добавила она откашливаясь. Сказал, что я сестру его напомнила, она за мужем также побежала, только на фронт и не вернулась.
— А муж ее?
— И муж ее тоже. Дед этот сказал, что погибли вроде как в одной местности, а встретились или нет, никто не знает.
— Ужас!
— Так и есть, — подтвердила мама и убрала альбом в сторону.
Следом на пол повалились мои школьные фотографии. Я не могла сдержать смех, глядя на эти странные порывы фотографа освоить фотошоп. А еще и моська у меня была такая упитанная.
— Вот, тогда хоть в теле была, а сейчас доска доской, — пожурила меня мама.
— Я просто много нервничаю.
— От чего нервничаешь, ничего же не делаешь?!
— Тебе лишь бы укусить меня за что-то, — усмехнулась я. — Если, как ты говоришь, я ничего не делаю, это же не значит, что я ничего не чувствую.
— Гля, какая чувствительная нашлась, — сказала мама и как бы от удивления хлопнула в ладоши. Мне оставалось только улыбнуться, чтобы не влезть вдруг в спор, который мог перерасти в ссору.
Мы и не заметили, как в комнату вошел Петр Игнатович.
— Я смотрю вам тут и без меня весело, девочки, — сказал он.
Мама бросилась его обнимать.
«Ага, обхохочешься», — подумала я.
— Когда Игнат к нам переедет? — спросила мама.
Петр Игнатович задумался.
— Послезавтра, — вспомнил он и щелкнул пальцами, как раз за день до начала семестра. — Рада, что скоро на учебу? — обратился он ко мне.
— Вся в предвкушении, — ответила я и косо улыбнулась.
Мама хлопнула своего мужи по плечу.
— Да ну ее, — сказала она. — Пойдем, я тебя покормлю.
Петр Игнатович потер ладони и последовал за женой. А я осталась в гордом одиночестве наводить порядок в комнате своего злейшего врага, с которым мне предстояло жить через стенку.
К счастью, а скорее нет, но пару десятков минут спустя, мама вернулась в комнату и принялась за дело. В помойку полетели мои старые школьные альбому с рисунками и тетради. Следом и дневники. Она сказала, что
