лица, она заметила окно, за которым зажигались фонари. Где-то вдали, еле виднелись горы.
Со скуки, девушка добавила кипятка в чашку.
— Сколько монеток? — спросила она у отражения, подсчитывая оставшиеся в середине, не лопнувшие пузыри. — Три. Вот как.
Когда-то они так же с мамой подсчитывали прозрачные, поблескивающие монетки на темной поверхности. Не вериться, что она смогла из деревни вырваться в город. Жаль, только родителям не понравилась выходка.
В детстве выходные были любимыми днями. Суббота промчалась, а она и не заметила. Впервые, выходной не был днем, медленно тянущим часы, секунду за секундой, от которых хотелось сбежать на площадь, рынок, в поля, к горам. Но вот снова.
Она взглянула на циферблат. Всего минута. Время не вечно. Будут гореть крыши, обваливаться конюшни, дымить трава в полях, окутывая поселение тенью смерти. С каких пор ее так интересуют чьи-то жизни?
Она никогда не понимала или не хотела понимать, вспоминая, почему семья оказалась в деревне. Пламя, огонь, дым, словно дыхание смерти, горящее пшено, обезумевший табун лошадей, бегущие люди и жуткий рев, сотрясающий вершины гор. Жар. Воздух, выжигающий ноздри, дым, закрадывающийся в горло и звук рассекающих воздух крыльев. Танец огня на коже, на крышах, на останках города.
Глиняная чаша. Пепельные чаинки на дне. Зарево пламенем охватывало темнеющее небо, высыпавшиеся звезды, в отместку, предсмертно выжигая темноту. Вороны отпрянули и взмахнув крыльями, потащили себя по воздуху, чуя запах смерти. Тик. Стрелка двинулась, приближая приход новых мыслей, насмешливо стучащихся в открытую дверь. Тик. В проеме так и слышалось веселое: «Можно войти?», — хотя, прекрасно знали, что она не сможет их выгнать. Тик.
Никто просто не хочет поверить в возможность. Конечно, люди не понимали почему Эрс так спешит помочь. Для них это всего лишь люди, всего лишь город, всего лишь пламя. Еще один восклицающий заголовок новой газеты, который от скуки, читатели пролистнут до свежей новости. Люди никогда не будут ощущать себя на месте беженцев. Никогда не поймут. Никогда не помогут. Никогда…
Глина впилась в руку. Чай обжег горло. Крик заглушило эхо звона. Громыхнули стулья, рухнув на пол. Голубой глаз блеснул, взглянув на стену из-за темной пещеры из рук. Черствые куски чаши, скорлупой валялись на полу. Солнце сгорало. Надвигалась ночь, набрасывая на стены фиолетовые лоскутья тьмы. Посмеивались звезды, взирая на мертвый небосклон.
Оранжевый огонек танцевал на плачущей сцене, новой каплей, стекающей к началу пьедестала. Пламя колыхалось, грозясь затухнуть под порывами редкого, теплого ветра из открытого окна. За стеклом расплывался алый закат, накрытый розовыми облаками.
На столе разложилась карта с нарисованными маркером, отметками. Скромно стукнули по столику деревянные шестигранники, сонно перевернувшись на другой бок. Картонные карточки чудовищ расположились за сложенной коробкой в другой стороне. Вздох лениво пролетел от одного угла комнаты в другой и расплылся в воздухе, наполненном терпким, цветочным запахом.
Распахнув окно, Фося всмотрелась в закат. Птицы, исчезающие в темноте неба, летели к солнцу, словно надеясь помочь. Заправив темные волосы за ухо, она оторвала взгляд. По мощенным дорожкам, золотым от света фонарей, проходили люди с корзинами, наполненными фруктами и зеленью. С ярмарки не спеша катилась повозка, тянущаяся за пофыркивающей лошадью. Позвякивая оружием в ножнах, тянулась стража. В воздухе все продолжал витать горький запах. Взглянув на клумбы у дома, Фоська фыркнула, выпрямившись и отойдя от подоконника, громыхнув закрывшимися створками.
Подойдя к столу, она схватила смявшийся лист, свалилась на стул и в который раз, недовольно всмотрелась в записи описывающие приключения, врагов, бубня себе под нос: «Нет, ну это надо же было додуматься посадить лаванду под домом!» И она могла бы обрести спокойствие еще на некоторое время, если бы в дверь не постучали.
С первого раза она не услышала и лишь только обернулась к окну и убедившись, что это не птицы, продолжила изучать составленное приключение. Длинные уши все-таки играют свою роль, но кто-либо другой даже не услышал бы этот тихий стук. Тогда стук послышался снова. Через минуту. И все же, получилось храбрее, но все еще тихо. И когда терпение ожидающего подошло к концу, дверь затрещала от обрушившейся на нее барабанной дроби. Затрещала не только дверь, но и полка. Полка, в которую врезалась головой Фося, вскочив из-за стола. На пол повалилась глиняная ваза с ромашками, журналы с вышивкой, деревянные коробки, вытряхнувшие отсортированные нити, пяльце и канва с вышитым рисунком, приземлившаяся прямо Афосии на голову.
— Балбес! — крикнула она в сторону двери, но дробь не прекратилась.
Отшвырнув в сторону пяльце и перескочив осколки, она широким шагом прошла к двери и повернув защелку, распахнула дверцу, из-за которой прямо в лицо пихнули что-то фиолетовое с восклицанием: «СПАСИБО ЧТО ПРИЮТИЛА МЕНЯ СЕГОДНЯ!» и в ответ получив только: «АПЧХИ!»
Высунувшись из-за «букета», Шараф посмотрел на Фоську, которая, согнувшись, продолжала безостановочно чихать, без возможности высказать все что думает о нем и его «букете». Задумавшись, Сертан посмотрел на «букетик», на Фосю.
— Ты саболела?
— Шараф! — только и крикнула Фося между не прекращающимися приступами чихания.
Сертан боязливо отошел в сторону, спрятав букет за спиной. В этажах эхом пронеслось отрывистое: «Забыл?», — пославшееся между чихами. Сертан задумался, ожидая, когда «чихота» пройдет, попытавшись вспомнить, что же такого он мог забыть.
Тем временем, все с большими перерывами межу громкими «апчхи!», Фося все еще согнувшись, взмахнула рукой, указывая гостю на открытую дверь.
Зашуршали салфетки, щелкнула порвавшаяся фольга, накрывая голубую таблетку. Фося одиноко сидела за кухонным столом, запивая таблетку, посматривая на разложенную карту, карточки, многогранники. Колыхался огонек на стройной свече, возглавляющей отряд низеньких, выгорающих, широких и тонких свечек на столе. Розовые лучи неба скрылись за крышами, наплывала тьма и комнатку еле подсвечивала орда свечей.
Дверь с грохотом закрылась, щелкнув защелкой в тишине. Шараф, с пустыми руками, посмотрел на недовольную Фоску, улыбнувшись во все… да кто знает, сколько там зубов?
— Не волнуйся! — он поспешил в кухню, усевшись перед Фосей, горделиво произнеся: — Я выбросил их в мусорный бак са двадцать метров отсюда!
На восклицание, Фося только покачала головой, подав анкету персонажа и подготавливая листы с сюжетом.
— Ну откуда я долшен был снать, что у тебя аллергия? — спросил Сертан, чуть ли не залезая голубой мордочкой в листы. — Я думал, если ты шивешь в доме, у которого растет лаванда, восможно она тебе нравиться.
— Нравиться, — передразнила Фося и на возмущенную мордочку Шарафа, ответила лишь стукнув его по голове, свернутым в трубку, «сюжетом». — Да не говорила я тебе, успокойся, — ответила она и ее лицо не на долго посетило довольное
