от отца или от матери?
— Лупцовка!
— То то! Потому что ты свое добро попортил. А народное добро разве можно портить, Жора? Ведь все кругом наше! Возьмем тот же забор. Если каждый из нас по планочке выломает, что останется от забора? А ведь он денег стоит! Что же у нас получается с тобой, Жора? Одной рукой, выходит, строим, другой — ломаем? Хорошие мы с тобой хозяева, нечего сказать! Ты понял меня?
Жорка промолчал.
— По глазам вижу, что понял! Ну, все, договорились. Школьные заборы больше ломать не будем. Так? Идите, дети, гуляйте, и я пойду!
И она пошла, тяжело опираясь на свою палку, по снежной целине, на которой цепочкой темнели ее собственные следы. Она шла и слушала, как ребята за ее спиной обсуждают неожиданное происшествие:
— Вот старая курица! Пришла, накудахтала!
— Вредная бабка!
А Жорка сказал убежденно:
— Так она же помещица! Вы что, не знаете?
«Старую курицу» и «вредную бабку» Ольга Ивановна еще могла снести, но «помещицу»… Дочь бедняка-крестьянина, десятилетней девчонкой работала в поле наравне со взрослыми, после революции уехала в город и всю жизнь протрубила в больнице… За такими сорванцами горшки выносила, когда работала в детском отделении! Помещица! Она подумала: «Он, наверное, так сказал потому, что я толстая, в очках, с палкой…»
Ольга Ивановна повернулась и пошла назад к Жорке.
— Ну-ка, скажи мне, почему ты назвал меня «помещицей»?
А уже зло, дерзко Жорка ответил:
— Думаете, мы вас не знаем! Никто никогда слова нам не скажет. Одна вы кидаетесь! «Ах, не рвите, не ломайте! Ах, что вы делаете?» И сейчас какой лисой прикинулись: «Ах, это наше! Ах, это ваше!» Твое все это было раньше и дома, и деревья, и все. Вот ты и злишься, дрожишь! Дрожи не дрожи, а времечко твое все равно не вернется. Помещица!
Ребята убежали. Ольга Ивановна осталась одна у школьного забора. Кое-как она доплелась до скамейки и опустилась на нее, даже не смахнув снег.
— Гражданочка, что это вы так сидите? Вам плохо?
Ольга Ивановна полнила голову. Перед ней стоял мужчина в коротком полупальто из бобрика, в шапке-ушанке, в длинных валенках.
Усатое румяное лицо прохожего с крупными симпатичными рябинками на носу и на щеках выражало тревогу и сочувствие, и Ольга Ивановна рассказала ему о своем столкновении с Жоркой.
Прохожий сочувственно кивал головой, поддакивал.
Ольга Ивановна разошлась. Она говорила горячо, убежденно:
— «Одна ты кидаешься»! В том-то и беда, что другие, может, и видят, да молчат. А ведь это дело всех касается: и родителей, и учителей, и всех вообще граждан, которые сознают.
— А как же? Все за них отвечаем, точно! Потому смена!
Они поговорили еще. Потом прохожий попрощался с Ольгой Ивановной, пожелал ей «Спокойной ночи, приятных снов» — и пошел, но не на дорожку, а к школьному забору.
И тут Ольга Ивановна увидела, что он раскачивает полуоторванную планку дабы завершить то, что начал Жорка. Ошеломленная Ольга Ивановна от удивления почти шепотом сказала:
— Что вы делаете, больной?
— Так ведь теперь все равно планку эту оторвут, поскольку она наполовину оторватая! — рассудительно ответил ей прохожий, пропустив «больного» мимо ушей. — А у меня самоварчик дома. На растопочку пойдет! Раз почни сделан — все! Не я, так кто-нибудь другой отдерет!
И он с треском рванул на себя качающуюся планку.
ПОМИДОР И ТРЕСКА
(Рассказ американского солдата)
Все это вышло из-за помидора. Впрочем, если глубже копнуть, то из-за жены лейтенанта Роджерса — Бетти.
Вы не знаете Бетти Роджерс? Представьте себе молодую, горячую, дикую кошку в узких брючках, с нечесаной модной головой с голосом хриплым, как у боцмана на портовом буксире, необузданную, как сам сатана, когда он пляшет свой рок-н-ролл с приближенными сатанихами у себя в преисподней, — и вот вам точный портрет красотки Бетти Роджерс.
Эта милая крошка где-то нализалась с подружками, села за руль своего «форда» в совершенно ошалелом состоянии и, конечно, тут же въехала на тротуар. Ну, натурально, переполох. Крики, визги, охи и ахи!
В общем то ничего особенного не произошло, но какую-то старуху-немку бедняжка Бетти все же немножко придавила, и ту отвезли в больницу. Оказалось, одно ребро пополам! Всего лишь одно!
Кто бы мог подумать, что из за паршивого старушечьего ребра поднимется такой шум и начнутся такие неприятности! Правда, если глубже копнуть, то надо сказать, что ребро в истории человечества вообще играет печальную роль, поскольку первая фрау создана из ребра. Но ведь то ребро было полноценное, мужское ребро. А тут — тьфу! — старушечье! Да на него пальцем подави — оно и треснет!
В общем, газеты Восточной Германии пронюхали про эту истерию, и пошло… Как из мешка посыпалось. Что ни день, то новая сенсация. Там два американских солдата побили немца-таксиста, отняли выручку. Тут американский капрал, выпивши, приставал в поезде к католическому священнику, приняв его с пьяных глаз за дамочку. Одним словом, как говорят французы, шерше ла фам! II все это с одним припевом: «Янки, убирайтесь домой!», «Долой НАТО!» — ну, и так далее и тому подобное. Скандал!
Наши генералы зашевелились. И командир нашей дивизии тоже решил принять меры. Начал он с того, что вызвал к себе для внушения красотку Бетти Роджерс.
Бетти явилась страшно шикарная и, как всегда, нахальная до невозможности. Сидит в приемной, ногу положила на ногу, курит сигареты одну за другой и стреляет глазами в генеральских адъютантов. Стрельнет налево — наповал, направо — наповал Точно бьет, чертовка! Потом пригласили ее в кабинет к генералу. Адъютант Каллинз под каким-то предлогом — туда же, за ней. Он-то потом и рассказывал другим офицерам, как все это было, а ребята, которые в этот день дежурили в штабе, услышали и передали нам.
В общем, генерал говорит Бетти: «Как вам не стыдно! Вы, жена офицера американской армии, подрываете своим поведением моральный авторитет НАТО!» А Бетти в ответ: «Наплевать мне на вашего НАТО». Генерал надулся: «Что значит «ваш НАТО»? Он также и ваш НАТО». А Бетти ему: «Вот уж ни сном, ни духом! Мне никогда не правились азиаты». Генерал на нее глаза
