не выходил из дому, не ел, не спал, лишь читал Святую Книгу и молился.
9
Второй раз за неделю транслировали токкату и фугу ре-минор (музыку выбирал сам Фогель, сам же и анонсировал красивым, спокойным баритоном), ему явно нравилась именно эта вещь. Музыкальные двадцатиминутки устраивались перед самым отбоем и должны были настроить зэков на возвышенно-духовный лад. Койку откидывать ещё было рано, охранники, не подверженные умиротворяющему воздействию Баха, могли запросто накостылять по рёбрам, поэтому Антонов сидел на припаянной к полу табуретке и пересчитывал заклёпки в ржавом полу. Камера была не больше туалета в поезде дальнего следования, даже стальной унитаз напоминал вагонный. Торцовая стена из железных прутьев, в ней – узкая решётчатая дверь. Антонов знал точную длину камеры – сто восемьдесят сантиметров: когда он ложился на койку, уперев пятки в решётку, его макушка доставала как раз до противоположной стены. Это при условии, что его рост не изменился. Боковые стены – железные листы, когда-то покрашенные серой корабельной краской, кое-где облупившейся и от пола до потолка исцарапанной надписями и рисунками. Антонову так и не удалось оставить здесь свой автограф, когда он попал в камеру на стене уже не осталось живого места. Фуга уже перешла в коду, повторяя в плавном адажио назойливую тему токкаты. Звуки стали тягучими, словно музыка к финалу выбилась из сил и устала. За решёткой, тихо ступая по железному полу, неспешно проплыл охранник. Эхо последнего аккорда умерло, Антонов откинул койку и тут же погас свет. «Надо спокойно во всём разобраться» – эту фразу Антонов повторял уже с полчаса, дальше дело, однако, не шло. Он зажмурился, закрыл лицо ладонями, пытаясь собраться с мыслями. От рук пахло Люси. Антонов тихо застонал и перед глазами снова закрутилась карусель прошедшего дня: её приоткрытый рот, белый шрам у самых волос, запах карамели, стук трактора, не отец, а муж. «А что завтра? Как себя вести? Сделать вид, что ничего не случилось? Нет, это глупо. Надо поговорить… И что сказать?» Кто-то вскрикнул во сне и невнятной скороговоркой что-то забормотал. «Надо спокойно разобраться. И поговорить». Говорить не пришлось – ни на следующий день, ни в субботу Антонов её так и не увидел. В понедельник он снова таскал вёдра и поливал, а после обеда собирал созревшие стручки в большую корзину. От жгучего зелёного сока першило в горле и текли слёзы, к вечеру окружающий мир расплылся окончательно и до автобуса Антонов добирался почти на ощупь. Он испытал даже какое-то злорадное удовольствие от этих мелких мук, словно искупал грех и приводил в равновесие свою блудливую душу. Дослушав трио-сонату анданте ре-минор, Антонов растянулся на койке и сразу заснул. Спал он крепко и без сновидений, по крайней мере, утром он ничего припомнить не мог, а днём, когда Антонов гремел вёдрами у крана, Люси подошла к нему и сказала, что поможет ему бежать, если он возьмёт её с собой. У неё были серые глаза, лицо её побледнело, лишь на острых скулах проступал румянец. От этих глаз Антонову стало не по себе – так обычно дети глядят на взрослых, раскусив их ханжество и враньё, и давая им последний шанс. Он опустил взгляд, вода в ведре мерно покачивалась и вспыхивала серебряным зайчиком, словно подмигивая. Он посмотрел на кирпичную стену, тупорылый латунный кран с застывшей на носу каплей, мятый водосток на крыше. Дальше белело знойное небо без единого облака. Ещё один душный, бессмысленный день. Стало тоскливо, у Антонова заныло под ложечкой, как бывало перед тюремной дракой, он понял, что, сказав «да», он возьмёт всю ответственность за эту девчонку на себя. Он заставил себя посмотреть ей в глаза и тихо произнёс:
– Да. На ужин были скользкие спагетти в соусе ржавого цвета. Сразу после ужина дьявол взялся за Антонова всерьёз.
Устроившись на левом плече, бес принялся нашёптывать ему в ухо, по традиции напирая на здравый смысл и личную выгоду. Антонов честно сопротивлялся, но аргументы нечистого отличались убедительностью, пришлось согласиться с некоторыми доводами. «Безусловно, Люси неоценима: прежде всего – одежда, бежать в рыжем тюремном комбинезоне было просто смешно. Потом, транспорт – пусть проверит свой «плимут» – бензина чтоб полный бак, масло дольёт, если нужно. Не хватает заглохнуть где-нибудь на трассе. Третье – её документы и кредитки.
Но это будет плюсом лишь до тех пор, пока её не объявят в розыск. Главное, успеть доехать до Сан-Диего, там у меня деньги, люди. Главное – попасть в Сан-Диего». В Сан-Диего задерживаться он не собирался. Антонов и раньше понимал, что жить а Калифорнии с фальшивыми документами рискованно, малейший прокол мог стать роковым.
Поэтому основные капиталы он уже перевёл в «Банко дель Мехико» туда же собирался отправиться и сам. Антонов уже приглядел и место: черепичная крыша, по-украински белёные мелом стены, увитые диким виноградом, с террасы закат, как в кино. Но главное – тамошняя полиция гораздо лояльней калифорнийской, да и кому придёт в голову подозревать состоятельного гринго в том, что у него липовый паспорт? «Да, Люси неоценима. Но лишь до Сан-Диего. А что он будет делать с ней потом? С деревенской девчонкой, которую он толком-то и не знает? Испугавшись или передумав, она запросто сдаст его полиции. Антонов вспомнил серые глаза, диковатый взгляд. Ведь сдаст?» Вспомнил, как его грубые ладони цеплялись за ткань платья, он боялся, что исцарапает ей кожу своими мозолями. Вспомнил, как она прижалась, обмякла, став сразу меньше и легче, а мир вокруг утратил краски и сложился, подобно детской картонной книжке. Потерянный рай показался не такой уж высокой ценой. Антонов прижался лбом к железной стене. Стена была ледяной и мокрой, словно вспотела. Ему стало невыносимо тоскливо и одиноко, дьявол сделал всё, что мог и удалился.
10
Штаны были чуть длинноваты, Антонов подвернул их. Натянул тюремные башмаки, дрожащими пальцами завязал шнурки. Ботинки Киллгора оказались велики размера на два, Антонов сунул их в пустое ведро. Сверху, зло скомкав, затолкал рыжую робу. Люси, с серьёзным лицом, наблюдала за переодеванием, наблюдала молча, держа в руке маленький розовый чемодан, такой детский и кукольный, что у Антонова, когда он его увидел, комок подступил к горлу. Он был почти уверен, что внутри лежат зубная щётка, кругляш лавандового мыла, который ей когда-то подарили на Рождество, ночная рубашка пастельных тонов, мохнатые шлёпанцы, плюшевый мишка без одного глаза и с надорванным ухом. Антонов запутался в рукавах рубахи, пришлось снять, вывернуть
