гул самолетов.
— И до нас дойдут! — вздохнул солдат и невольно еще плотнее прижался к Батенко.
Солдатик был совсем молодой, видно, только что призван в армию.
— Боязно? — участливо спросил Батенко.
— Не то чтоб, — не сразу ответил солдат. — Я не боюсь. Только не приходилось побывать раньше. По книжкам, в газетах про войну читать любил. Но чтобы на Дону враг — этого и не мыслил никто. Я ведь сам ростовчанин, Стаднюк моя фамилия. Сашка.
— Что на Дону! А под Харьковом кто ждал? У меня там семья осталась, сынишка…
Батенко смолк. Он и сам удивился, почему это ему захотелось рассказать о семье случайному соседу, по возрасту чуть ли не вчерашнему школьнику.
Воющий гул вдруг послышался совсем близко. На пароме насторожились.
— К нам прет, сволочь! — сказал кто-то.
— Тихо, тихо! — прикрикнули сразу несколько голосов.
Гул нарастал угрожающе и неумолимо. Когда яркий свет светящихся авиабомб залил реку, бойцы на пароме застыли. И тут же воздух раскололся страшным грохотом, паром встряхнуло, кто-то дико закричал.
— Молчать! — рявкнул уже знакомый Батенко бас.
Берег был совсем близко. И все же с парома на него не перешагнешь. Батенко повернулся к соседу:
— Плаваешь?
— Ага, — ответил Сашка и облизнул губы.
— Скатку сними. В случае чего ремень с подсумками отстегивай, иначе…
От нового взрыва паром швырнуло, словно щепку. Батенко очутился в воде. Изрядно глотнул ее, вынырнул и в метре от себя увидел блестевшие скорее удивлением, чем ужасом, широко раскрытые глаза. Он подхватил Сашку под руку.
— Автомат где?
— Ур… уронил, — отплевываясь водой, прохрипел Стаднюк.
Их сбило воздушной волной. Паром уцелел, большая часть солдат осталась на нем. Попадали в воду те, кто стоял у перил.
Еще несколько саженей — и берег. Солдаты спрыгивали с парома и, отбежав в сторону, ложились ничком на мокрый песок. Батенко и Стаднюк упали на землю у самой воды.
Новая серия «светляков» повисла над переправой. И снова громовые раскаты раскололи воздух. Стаднюк вскочил.
— Сашка, ложись! — крикнул Батенко и попытался схватить солдата за ногу. — Ложись! — повторил он, но голос потонул в грохоте нового разрыва.
Стаднюк упал. Перед падением — показалось это Батенко или было в самом деле — он взвизгнул тонким, совсем ребячьим голосом. Когда смолкли разрывы, Батенко позвал:
— Сашка!
Солдат молчал. Батенко подполз к нему. Раскрытые, онемевшие глаза Стаднюка глядели вверх…
Стихла бомбежка, и взводные собрали солдат. Спешно уходили от переправы. Позади — вспышки разрывов, мерцание «светляков». Враг пытался любой ценой остановить подход советских подкреплений.
Это было уже под Сталинградом осенью сорок второго…
…Город горел. По ночам зарево можно было увидеть за многие десятки километров. Как только на землю опускались сумерки, зарево на севере заставляло тревожнее биться сердца.
Полк занял позиции у озера, носившего странное название — Цаца. Степь, ровная, как стол, неожиданно, почти без всякого перехода, сменялась зеркальной поверхностью воды. И края ее не было видно. Здесь, в межозерных дефиле, войска устояли, полк больше не отступал.
Сначала будто легче уже приходилось нести фронтовую службу. То ли враг устал, то ли привыкли к тяготам. Времени хватало выспаться, да и приварок прибавился. И это несмотря на то, что путей подвоза было очень мало — позади легла широкая замерзающая Волга. За нею степь, степь бездорожная, еще пустыннее, чем у озер.
Как-то по поручению командира Василию Батенко довелось уйти с передовой в тыл. Командный пункт помещался в просторном блиндаже на окраине хутора. Отдав донесение, не удержался и зашел-таки в мазанку — единственное уцелевшее на хуторе строение. Слишком заманчиво вился дымок над плоской крышей. Перед ним было настоящее жилье, какого он не видел много дней.
Мазанка была заполнена солдатами. Она могла в любую секунду оказаться под обстрелом, но, видно, уж очень сильно было желание побыть в тепле, в четырех стенах, так напоминавших о родном доме.
— Здоровеньки булы! — приветствовал с порога Батенко.
У двери неохотно потеснились. На полу, лицом к железной печурке, сквозь щели которой поблескивали веселые огоньки, сидели вплотную друг к другу солдаты. Слушали рассказчика, расположившегося за печкой.
— …Вот лег он этак у кусточка, а фрицы к берегу пошли, купаться, значит… — Рассказчик сделал большую паузу, потом испуганно произнес: — Василий! Ты?!
Расталкивая сидящих, к двери ринулся Ковширин — это был он.
— Да как же ты?.. Что же это такое! Жив?.. — захлебывался от удивления и восторга Ковширин, тиская Батенко. — Братцы, на него же похоронную писали, а он здесь, а? Вот это да!..
Солдаты сначала удивленно глядели на обнимающихся у порога, потом заговорили сразу несколько человек, вспоминая случаи, когда убитые вдруг оказывались на деле живыми.
— Счастье человеку — вторую жизнь живет, — вздохнул кто-то.
— Я же у тебя тогда документы забрал. Думали — мертвый, — объяснил Ковширин уже на улице. — Не хотелось, правда, верить, думал, потом, когда притихнет бой, вернуться, да тут отошли наши!..
— Ну, не тревожься, чего там. В бою всякое бывает.
— Документы майору Дубовику отдал.
Батенко представил себе свою хату, семью, особенно отчетливо сынишку, вздохнул. Подумал, что на Харьковщине сейчас хозяйничают немцы, и посуровел.
— А Дубовик где? — спросил он.
— Тоже здесь. В нашем полку начальником штаба. Неужели не знал?
Догадка пришла тут же.
— Послушай, а на переправе его не было? — остановился Батенко.
— Какой переправе?
Батенко рассказал об осенней ночи, которую провел на Дону, о показавшемся ему знакомом басе с металлическими нотками в голосе.
— Это тогда ты к нам с пополнением и попал?
— Да.
— Определенно там был и начальник штаба. А знаешь, он вспоминал как-то о тебе. Говорил, будто за Десну тебя представляли на большую награду.
— Ну уж! — усмехнулся в усы Батенко.
— Не говори. В газетах тогда писали, сколько ты один уложил фрицев, пока подоспели подрывники и взорвали мост.
— Что я! В окопчике сидел, да и ладно. Если кто и был там героем, так это напарник мой. Откуда-то таскал под страшным огнем пулеметные ленты и не побоялся, хотя много наших головы свои сложили.
Когда наговорились вдосталь, Ковширин спросил:
— Ты сейчас кем служишь?
— Гвардии рядовым, — опять усмехнулся Батенко. — Пулеметчиком, как и раньше.
— Переходи к нам в роту, а?
— Ну, это не так просто.
— Я майора увижу, поговорю. И он будет рад встрече.
— Батенковых много.
— Тебе, говорю, писал он представление! Сам мне опять рассказывал на днях. Узнает про тебя — найдет обязательно!
Подошли к ходу сообщения. Надо было расставаться.
На передовой — тишина. И так уже много дней. Солдаты нередко гадали: что это могло значить? Или противник готовился к новому рывку, накапливал силы — поэтому-то и к нашим последнее время тоже непрерывно подходили подкрепления, — или у
