Родищев оскалился невесело. Пожалуй. Самый привлекательный и надежный вариант. Залечь на дно на время… Да поглубже. Так глубоко, чтобы ни одна тварь не подобралась. А еще лучше завязать, совсем. Да, так будет правильно. Денег у него на «кучерявую» жизнь хватит. Обрубить хвосты разом и раствориться в воздухе. Устранить посредника. Ликвидировать питомник… Хотя нет, питомник ликвидировать как раз не следует. Тут же возникнут вопросы — зачем да почему. Лучше так: разогнать всех «рабочих» псов и забить клетки новыми, «чистокровными» дворнягами. Пара десятков голов у него в питомнике и так есть, держал в качестве дарового мяса — для «рабочих лошадок», скупить у живодеров еще десятка два-три, и готово. Все шито-крыто. За живые денежки отловщики ему добычу не только отдадут, еще и упакуют в нарядную обертку и доставят по нужному адресу. И молчать потом будут. Денег-то всем хочется, зачем плодить конкурентов? Только нужно действовать осторожно и осмотрительно. И собак все-таки лучше скупать небольшими партиями, да не в одном отделении, а в нескольких. По пять-шесть голов. Ну и сам на улице кого-нибудь подберет, не переломится. Жить захочешь — не такое сделаешь…
На первый взгляд план казался вполне осуществимым. Конечно, придется тщательнее подработать детали, но… Кто подумает на сердобольного калеку-инвалида, обхаживающего, исключительно по доброте душевной, бездомных собачек? А через годик — за бугор. Пусть тогда ищут…
Родищев нервно дернул рукоять коробки передач. Двигатель зарычал, забились внутри механического тела «Москвича» шестерни, срывая зубья. «Каблучок» дернулся, лязгнул странно, но оклемался все-таки, покатил по улице, сперва медленно, затем все быстрее. Время от времени Игорь Илларионович поглядывал в зеркальце бокового вида, чтобы увидеть мечущегося Капитана среди опасливо отжимающейся в стороны толпы и Мстительного, задумчиво наблюдающего за удаляющейся машиной. Псы не привыкли к подобным ситуациям, они понятия не имели, как им поступать, когда вожак бросает посреди людной улицы. Игорь Илларионович чуть-чуть опустил стекло, позволяя свежему воздуху спокойно втекать в салон. Холодный ветер бодрил, разгонял дурную муть страха в голове. Через секунду он уже забыл о собаках. Отработанный материал. Оружие, пришедшее в полную негодность. На свалку его. На свалку памяти.
Мстительный смотрел вслед «Москвичу», пока тот не растаял в потоке машин, словно бы желая окончательно убедиться в предательской сущности людей, затем зевнул еще раз, широко и мощно, поднялся и отряхнулся. Грязевые брызги фонтаном летели в стороны, забрызгивая людей, но ни один из них не посмел ударить пса, пнуть или хотя бы просто повысить голос.
Мстительный зевнул широко и лениво и потрусил к ближайшему двору. В данный момент люди его не интересовали. Как, впрочем, и мечущийся по тротуару четвероногий собрат.
* * *
Журавель считал, что ему повезло. За март — апрель среди пропавших без вести значилось всего две фамилии.
Первая принадлежала девице школьного возраста. «Заср…а, прости господи, — подумал Журавель. — Бегает небось с какой-нибудь шпаной, хвостом крутит, а родители с ума сходят». Второй пропавший оказался мужчиной тридцати четырех лет. Бывший спортсмен-разрядник областного масштаба, ныне бизнесмен. С этим все ясно. То есть понятно, почему его особенно и искать не стали. Раз спортсмен, значит, связан с криминальными структурами. Читай: сгинул, болезный, на каком-нибудь бандитском банно-коньячном междусобойчике. Стало быть, либо сам «всплывет» через годик где-нибудь в лесу, либо, что вероятнее, концов уже не найти. Искать-то его, конечно, ищут — фамилия в отчетности значится, как ни крути, — но без большого усердия, между другими делами. Оперов отделенческих и на живых-то едва хватает, а тут…
Пристроив на консоли потрепанный блокнотик, Журавель переписал адрес и сунул листок в карман. Он не сомневался: пропавший и тот, чьи останки нашли сегодня в овражке, — одно и то же лицо.
Дежурный по отделению — полный молодцеватый лейтенант, — положив подбородок на ладонь и покуривая лениво сигаретку, поинтересовался:
— Может, сходим позавтракаем, Лексаныч?
Предложил так, от безвыходности. О чем с «тюхой» болтать? О выпивке и о бабах с ним не поговоришь. Не любит он этого. Футболом тоже не увлекается. Но других сотрудников, с кем можно поесть, а заодно и потрепаться, сейчас нет, все в делах.
Журавель задумался на секунду, наморщив сосредоточенно лоб, затем отрицательно покачал головой.
— Не, после схожу. Работа.
— Лексаныч, знаешь поговорку? Работа — не хрен, — вздохнул досадливо в спину ему лейтенант, — сто лет стояла и еще столько же простоит. Жмурику этому уже по фигу, когда сержант Журавель по домам пойдет. Сразу или через час.
Журавель снова задумался, будто оценивая слова лейтенанта. Затем покачал головой еще раз и вышел на улицу.
— Ну-ну, — усмехнулся лейтенант, глядя на закрывающуюся дверь. — Смотри, пупок не надорви от усердия, пахарь.
День. Днем работы не много. Веселье начнется позже, ближе к вечеру. Напьются алкаши, повыползает на улицу молодежь. Странные они нынче стали, не то что раньше. Порядок был. Отца-мамку слушали. А теперь им никто не указ. Пойдут суматошные звонки: пьянки, драки, периодически переходящие в поножовщину, а то и в стрельбу. Экзотика городской жизни. Пока же можно отдыхать.
Нужный дом оказался панельной пятиэтажкой. Вопреки расхожему мнению, жили здесь далеко не бедные люди. Иномарок у подъездов — только что бамперами в помойку не тыкались. Дворик маленький, деревьев, как в лесу. Журавель остановился, огляделся. Летом тут замечательно, но по осени, когда листва облетает, довольно серо. Голые, черные стволы под дождем — зрелище трагичное и впечатляющее, как казнь на рассвете.
Хлопнула дверь подъезда, вывалилась на улицу пара явно подгулявших парней — не поймешь, кто кого тащит. Рановато начали. Посмотрели мутно на простоватого сержанта и побрели в глубину двора к покосившейся беседке. Тотчас же в одной из квартир взвыл магнитофон. Открылось окно, высунулась молоденькая, смазливая мордашка. Песня звучала уже не только на весь дом, но и на весь квартал.
— Ма-акс, иди домой! Я кому сказала! — истошно возопила мордашка.
Макс не отреагировал. Продолжал упорно двигаться в прежнем направлении, покачиваясь по-матросски и подпирая плечом пребывающего в прострации приятеля.
— Ма-акс! Оглох, что ли?
Журавель поспешил к нужному подъезду, пробормотав на ходу:
— Разве это жизнь? Что ж это за жизнь такая, без уважения?
Поднявшись на этаж, он остановился у дверей квартиры и нажал кнопку звонка. Ждать пришлось довольно долго. Почему-то Журавель не слышал шагов за дверью и даже щелканья замка. Может быть, замок был хороший. Дверь открылась. На пороге стояла молодая женщина. Конечно, с момента исчезновения мужа прошло слишком много времени. «Великая скорбь» давно испарилась.
Хозяйка дома оказалась дорого одетой и отменно накрашенной. Все вроде бы выглядело естественно, но… сквозило в облике женщины нечто, заставившее Журавеля подумать: «Красилась ты, дамочка, долго и старательно, а вот одевалась-то, похоже, второпях».
